Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

— Я… Постараюсь укротить стихию земли.

— Чем это вам грозит? — тут же уточнил Вихрев.

— Свободой… — Лиза не стала уточнять, что ответа она не знает. Она вошла в камеру, где на кровати лежала Катя. Видимых ран и гематом не было — кажется, на долю Кати все же досталась сыворотка правды.

Лиза рухнула на койку — Катя тут же испуганно открыла глаза:

— Елизавета Павловна…

— Не бойся, Катенька, это я. Живая и здоровая.

Заметив, как расширились глаза Кати, она поправилась:

— Почти здоровая после того, что мне пришлось перенести. Глаза закрой, а рот открой!

Катя попыталась возразить:

— Не надо вашей крови… Я же предала вас.

— Знала бы ты, скольких я предала прямо с утра — боюсь, тебе меня не переплюнуть. Так что будь добра — рот открой, а глаза закрой. Времени спорить нет.

Катю очень поторопила земля — стены откровенно зашатались, с потолка посыпалась штукатурка. Лиза капнула кровь Кате в рот и занялась кандалами и блок-браслетом. Катя, с трудом проглотив кровь, принялась с жаром каяться:

— Род Дальногорских предал вас в истории с Волковым. Он мешал моему деду, и он скитом, моими глупыми размышлениями о ваших мужьях, Зерновым и прочим подставил Волкова, избавляясь от него вашими руками. Юсуповы приходили к Волкову за помощью со скитом. Волков им отказал. Сказал, что княжич имеет право защищать своего ребенка от проклятья так, как считает нужным. Только нужные слуги донесли до княгини иную версию разговора. Сказали ей, что её все же отправят в скит.

Лиза погладила её по голове, словно она дитя:

— Катя, я давно это поняла! Как знаю и то, что вы и ваш дед — не одно и тоже. Пусть вы княжна Даль…

— Я отреклась от рода. Я больше не княжна.

— Вот тем более. Вы не Дальногорская — разговор о вашем предательстве закрыт. Прошу, помогите мне. Сил нет…

Катя с трудом села на койке:

— Я вас постараюсь подлечить…

— Не надо. Тут нет свободного эфира. Не надо меня лечить. Просто присмотрите за мужчинами, когда я буду договариваться со стихией земли.

— Вы…

Лиза не выдержала:

— Катя, у меня нет сил. Мне больно даже разговаривать. Можно вы будете просто меня слушаться и все?

— Простите, — Катя умудрилась покраснеть. Она встала с койки и тут же почти рухнула на пол — Лиза её успела поймать, тут же ругаясь на вспыхнувшую болью руку.

Из тюрьмы они еле вышли — Катя все же не прошла ту школу, что Лиза в «Катькину истерику». Сил у неё и стойкости было в разы меньше.

Земля в округе дрожала. Пыль взлетала вверх и не успевала осесть. Камни вздрагивали и сами ползли по земле, оставляя за собой след. Некоторые мелкие камешки то и дело взлетали вверх от земной дрожи. И самое главное: от крыльца не было каменной дорожки — только возбужденная земля саженей так в пять. Миновать её было нельзя. Лиза посмотрела наверх — по крыше тоже не уйти. А земля не пропустит. Ответит ли воздух — неясно. И ни единой живой души в округе, только обгорелые трупы.

Стоя на крыльце и вдыхая воздух близкой свободы, Лиза не понимала одного — откуда в Дашкове столько желания добраться до неё? Или он из-за артефакта принимал её за Федора Васильевича? Иной причины для поведения земли Лиза не видела.

— Вот это… — Семенов что-то сказал — Лиза не поняла ни слова.

Вихрев кашлянул и все же признал:

— Согласен.

Катя прошептала:

— Может, попробовать, как Волков, приказать стихии? Я готова попробовать приручить стихию. Только вашей крови нужно будет чуть побольше.

Лиза качнула головой:

— Нет. Я постараюсь договориться с землей сама. Пока я буду отвлекать землю, вы попытаетесь убраться с острова.

И тут что-то с силой дернуло её в сторону, подхватывая на руки.

— Холера!

Глава двадцатая, в которой выбирают жертвенного барана

Исток Перыницы не впечатлял — небольшой родник, вытекающий из скалы синего цвета и весело скачущий по камням в долину. Там он разливался небольшим озерцом, окруженным шепчущим по воле ветра рогозом, напитывался горячими подземными ключами, да тек себе дальше, собирая все окрестные воды, чтобы превратиться в теплую, как парное молоко, неторопливую реку.

Низкое небо дышало холодком. Звезды, которым не составляла конкуренцию умершая Луна, ярко сияли на чистом небе. Где-то в долине, в лесу, тихо ухала сова — может, леший бдел, а, может, вполне обычная птица. Ветер, налетающий порывами, трепал шинель.

Кромеж был закрыт. Не уйти щелью между миром живых и мертвомиром, не ускорить поход. Алеша вечно смеялся, напоминая: Явь и Навь, — только Александр привык так с самого детства, отец Илларион приучил.

Михаил, шедший первым, уверенно поднимался по козьей тропке среди чахлых, росших почти на голых скалах кустов. Калина и бузина, сплошь усыпанные высохшими ягодами, остались в долине. Тут душный, пряный багульник с пожухлой, коричневой после морозов листвой, густо росший у Перыницы, быстро менялся колючими, непроходимыми зарослями шиповника, цеплявшимися своими ветвями в одежду да в тяжелый, заплечный мешок — Лариса быстро собрала для них с Михаилом вещи, воду и еду в дорогу — никто не знал, как долго они пробудут под землей.

Ветер сносил в сторону болезненный, тяжелый воздух — воняло мышами, смолой и прелью. Шиповник уступил место болиголову, веху ядовитому, да ползущему по камням, стелющемуся можжевельнику, сплошь усеянному сизыми шишкоягодами. Даже странно, что их тут никто не собирал.

Раз есть тропка, значит, местные знают пещеры, только не подозревают, кто в них прячется. Или подозревают? Не даром тут не собирают ягоды ни бузины, ни калины, ни рябины, ни шиповника. Не трогают, зная, что принадлежит это все полозу.

Алесандр, мерно шагая за Михаилом куда-то в темноту почти зимней ночи, вновь проверил свой кристальник — синий огонек сигнала с ближайшей кристальной вышки мерцал на корпусе. Значит, связь есть. Только отвечать на его звонки никто не собирался или не мог. Ни Алеша, ни Соколов, ни Вихрев. Остальным не по чину знать, что Лизу похитили. Ничего, сам недозвонится — отец потом телефонирует Соколову или даже сам начнет действовать, если с Опричниной что-то случилось — сейчас возможно все, вплоть до самого страшного: полного уничтожения кромешников. И такой вариант событий нельзя исключать, раз даже Лизу смогли подловить и пленить. Верить, что её могли убить, не хотелось. Она нужна живой. Её не могли убить. Надо верить и повторять про себя: она