Мертвая живая - Николай Иванович Леонов

другом. Не о премии и не об успешном завершении расследования, а о Ксении Рясько и несправедливости в отношении нее. Конечно, закон не универсальный механизм, иногда дает сбой. Невозможно иногда привлечь к ответу преступника из-за нехватки доказательств его вины. Да и наказание, каким бы оно ни было, не вернет назад к жизни жертву убийства.

Рясько попала в серую зону закона, где переплетаются слабости человека и границы человеческой нормы. И каждое решение неоднозначно.

Права ли эта несчастная женщина, поквитавшись с предателем и убийцей своего ребенка? С точки зрения закона официального — нет. Никто не имеет права вот так просто отбирать у человека жизнь по своему желанию. Но считает ли ее Гуров виноватой? Тоже нет. Он считал ее жертвой системы. Ни образования, ни денег, чтобы защищать себя и свои права, у женщины не оказалось, и судебно-правовая система перемолола ее, а потом проглотила. Это обратная сторона справедливости, возведенной в государственную систему, — иногда оказывается наказана жертва, а не преступник.

Лев Иванович Гуров не слышал поздравлений, он думал о другом…

Когда закончилась планерка, опер терпеливо дождался, пока кабинет опустеет. И обратился к новому начальнику:

— Товарищ генерал, хотел попросить неделю отпуска внепланового. У меня есть накопленные дни за два года. По семейным обстоятельствам необходимо.

Тот нахмурился в ответ:

— Без ножа режешь, полковник. Работать некому, один молодняк, а ты отдыхать собрался в середине месяца. С кем я буду план закрывать? Или ты что, решил, что герой, раз за один день чистосердечного добился? Я тебе так скажу без свидетелей, свой профессионализм каждый день доказывать надо. А то быстро молодые обгонят. Ты вот чего в операх засиделся? Давно пора в замы. Давай, бери себе под крыло молодняк, гоняй их в хвост и гриву, гарантирую тебе — через полгода станешь моим заместителем. А потом и на мое место сядешь, когда на повышение уйду. Так и до министров дорастем. Ну что скажешь, полковник?

Выражение лица у генерала Юрцева было радостным, а вот взгляд — тревожным, выжидающим.

Лев Иванович понимал почему: Юрцев изо всех сил делает карьеру, и союзники ему нужны. Те, кто сделает всю грязную работу ради звездочки или нового кабинета, а он соберет благодарности и шагнет на следующую ступеньку. Как вдруг встретил генерал совсем непонятного опера — вроде бы и работу свою делает блестяще, да только, как остальные, не ведется на звездочки и премии. И как с таким персонажем управляться, непонятно… Вот и прощупывает Юрцев: куда давить надо, на какие рычаги, чтобы сделать опера-важняка послушным и эффективным инструментом в своей игре. Да, не зря Крячко так невзлюбил нового начальника, сейчас бы уже возмущался насчет его метода работы, когда количество раскрытых дел должно быть получено любым путем, или тем, что Юрцев думает только о следующем шаге в карьере.

С Орловым такого никогда не было, для него люди на первом месте. Не каждый месяц, конечно, но получал их отдел премию, были и нагоняи от руководства, и угрозы насчет слетевших погон. Зато провалы уравновешивали блестящие дела, которые оказалось распутать не под силу никому, кроме Гурова с его аналитическим умом и системным подходом.

Хотя Юрцеву объяснять такие вещи бесполезно, у него свои ценности.

Поэтому полковник вежливо кивнул:

— Я подумаю, мне моя работа нравится.

Андрей Геннадьевич Юрцев хмыкнул:

— Жене тоже?

Еще несколько лет назад Лев Иванович бы вспылил и, может быть, наговорил лишнего. И правда, для опера семейная жизнь, а особенно его близкие — всегда тема больная. Такая специфика работы — никакого стабильного графика, вечный стресс, вечный цейтнот. Но сейчас и он, и его жена Мария, наконец, нашли компромисс. Хотя, конечно, совместить график опера и актрисы городского театра кажется задачей невыполнимой. У нее вечерние спектакли и дневные репетиции, гастроли, у него — засады, допросы, дежурства. Но со временем Мария и Лев научились договариваться. Да, было тяжело, и часто виделись не каждый день, зато каждая встреча была полна радости и нежности супругов друг к другу.

Поэтому сейчас Гуров удержался от возражений и дерзости в ответ. Только кивнул:

— Да, за годы брака успели договориться.

Юрцев прищурился, в его взгляде так и читалось замечание: странный ты, Гуров, не похож на обычного опера. Но генерал не зря сделал такую стремительную карьеру, знал, когда, что и кому можно говорить. И тоже решил сделать шаг назад, вежливо согласился:

— Три дня подпишу на отпуск. Уж постарайся все дела свои сделать за это время, если нужна помощь — обращайся, помогу, чем смогу. Лучшему сотруднику отдела — все самое лучшее.

Юрцев сменил тактику, стал эдаким балагуром, который все так же, теперь под маской дружеского благодушия, прощупывал сотрудника в поиске кнопок управления им.

— Спасибо. Я чуть позже занесу заявление. — Лев Иванович направился к двери.

Юрцев расплылся в улыбке:

— Заноси, заноси, конечно. Заодно расскажешь, как ты эту рецидивистку расколол одним махом.

От его предложения у Льва холодок прошел между лопаток. Меньше всего он хотел генералу рассказывать о детской шапке и о том, как отчаянно выла несчастная женщина в комнате для допросов. Нет, в этот раз у него не было чувства удовлетворения, которое обычно случалось после успешно проведенного расследования. Только сожаление и вина перед Рясько. Ему хотелось выполнить хотя бы те обещания, что он ей дал.

И была еще одна деталь. Как заноза, она все время колола сыскаря, возвращала туда, обратно, к разговору в камере, не давала сосредоточиться. Опытный опер знал точно, пока он не узнает все об этой детали, ноющее чувство не отпустит. Будет дергать, словно зуд внутри, от желания добраться до важного — точки, где спряталось преступление.

Первым делом Лев отправился в бюро ритуальных услуг, заказал красивый памятник, где белоснежный ангел будет изображать того, кто покоится в крошечной могилке. Сфотографировал скульптуру, оставил все данные и оплатил заказ, выбрал несколько растений, которые тоже ему пообещали разместить рядом с могилой сына Рясько. И потом снова поехал в СИЗО.

Его визиту Ксения обрадовалась:

— Я знала, что вы приедете. — Ее потухшие глаза светились, и сегодня лицо не кривилось от слез.

Она с радостью рассмотрела фотографию памятника:

— Ох, он такой красивый. Даже не думала, что настолько. Еще и елочка… Я смогу украшать ее к Новому году. Будем с Мишенькой вместе смотреть на игрушки. Я с земли, он с неба.

Лев кивнул:

— Вы сможете выйти на свободу. У вас много любви в сердце, и ее можно подарить тому, кто нуждается в ней.