Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Фанни ван де Грифт Стивенсон

– Я обнаружил это, – ответил принц, – во всех своих знакомых. Сударыня, прошу вас, усаживайтесь поудобнее. Моё дело деликатного свойства и касается вашей дочери.

– В таком случае, – сказала миссис Лаксмор, – можете не утруждать себя словами, ибо я окончательно и бесповоротно решила не иметь с ней ничего общего. Ни слова не желаю слышать в её защиту. Но поскольку я не ценю ничего выше справедливости, полагаю своим долгом объяснить причины моего недовольства. Она бросила меня, пренебрегла моей заботой. Многие годы она якшалась с недостойными в высшей степени субъектами. К тому же, что ещё более усугубляет её вину, она недавно вышла замуж. Я не желаю видеть ни её, ни того, с кем она связала свою судьбу. Я всегда предлагала ей сто двадцать фунтов в год и предлагаю их вновь. В её возрасте я получала столько же.

– Прекрасно, сударыня! – воскликнул принц. – Да будет так! Однако немного отвлечёмся. Каков был доход преподобного Бернарда Феншоу?

– Моего отца? – переспросила пожилая дама. – По-моему, семьсот фунтов в год.

– Вы, полагаю, были одной из?.. – продолжал принц.

– Из четырёх, – последовал ответ. – Нас было четыре дочери, и, как это ни прискорбно, в Англии трудно сыскать более мерзкую семейку.

– Боже мой! – покачал головой принц. – А у вас, сударыня, доход около восьмисот фунтов?

– Не более пятисот, – ответила пожилая дама. – Однако куда это вы клоните?

– К содержанию в тысячу фунтов ежегодно, – с улыбкой ответил Флоризель. – Я не могу позволить вам разделить участь вашего отца. Он был беден, вы богаты. Он тяготился своей бедностью, вы не станете тяготиться богатством. К тому же, сударыня, если вникнуть в суть дела, то у вас с отцом одна точка соприкосновения: у каждого была дочь, известная более своей живостью, нежели чувством долга.

– Меня обманом заманили в этот дом, – заявила старуха, вскочив на ноги. – Но ничего не выйдет. Не все табачники в Европе…

– Ах, сударыня! – прервал её Флоризель. – До моего низложения вы не выражались подобным образом. И поскольку вы столь неодобрительно относитесь к ремеслу, которым я зарабатываю на жизнь, позвольте чисто дружески обрисовать возможное развитие событий. Если вы откажетесь помогать своей дочери, мне придётся поставить даму за прилавок, где она наверняка станет украшением заведения, а ваш зять наденет ливрею и сделается посыльным. Подобный прилив свежей крови удвоит доходы моего заведения, и в знак благодарности я, возможно, помещу фамилию Лаксмор рядом с Годоллом.

– Ваше высочество, – сказала она, – я нагрубила вам, а вы меня перехитрили. Полагаю, что эта дерзкая девчонка где-то рядом. Приведите её.

– Давайте лучше тайком понаблюдаем за ними, – предложил принц, после чего встал и осторожно отдёрнул занавеску.

Миссис Десборо сидела на стуле спиной к ним. Сомерсет и Гарри слушали её с неподдельным интересом. Чаллонер, сославшись на дела, предпочёл удалиться и оставить сомнительное общество чародейки.

– В этот момент, – вещала миссис Десборо, – Гладстон заметил тень своего коварного преследователя. Он чуть было не издал торжествующий возглас, когда…

– Так это же мистер Сомерсет! – прервала её пожилая дама, едва не взвизгнув. – Мистер Сомерсет, что вы сделали с моим особняком?

– Сударыня, – вмешался принц, – позвольте мне предоставить вам объяснения. А пока что встречайте свою дочь.

– Ну, здравствуй, Клара! – сказала миссис Лаксмор. – По всему видно, что я должна назначить тебе содержание. Тем лучше будет для тебя. Что же до мистера Сомерсета, то мне не терпится выслушать объяснения, поскольку происшествие было чрезвычайно забавным, хотя и очень дорогостоящим. В любом случае, – добавила она, кивнув Полу, – я прониклась к этому молодому джентльмену искренней симпатией, а его картины – самые смешные из всех, что мне доводилось видеть.

– Я заказал холодные закуски, – объявил принц. – Мистер Сомерсет, поскольку это ваши друзья, я предлагаю вам сесть за стол. А я пригляжу за лавкой.

Предисловие к библиографическому изданию

1905, издательство «Чарльз Скрибнерз Санз»

Небольшой домик, или шале, под названием «Ла Солитюд», где мой муж прожил, по его словам, лучшую часть своей жизни, весьма любопытным образом выделялся на фоне окружавшего его пейзажа. Он являлся своего рода достопримечательностью города Йера и бросался в глаза благодаря своему расположению у небольшого утёса возле самых ворот старого города. От подножия утёса до калитки нашего сада простирался пологий склон, а дальше он круто вздымался вверх и переходил в почти отвесную скалу, вершину которой украшали живописные руины средневековой сарацинской крепости.

Появление здесь нашего шале явилось результатом посещения его владельцем Парижской выставки 1878 года. Там, среди миниатюрных китайских пагод, турецких мечетей и прочих построек, стояло швейцарское шале, которое настолько приглянулось нашему хозяину, что тот сразу же купил его и распорядился перевезти в Йер, где его заново отстроили. Оно походило на кукольный домик с такими маленькими комнатками, что мы едва могли там повернуться. Однако с веранд открывались прекрасные виды, а рядом располагался большой, густо заросший зеленью сад с извилистыми тропинками и старыми оливами, где гнездились и пели соловьи. С одной стороны нашему взору открывался Иль-д'Ор, а с другой – возвышавшиеся за Тулоном горы. Наша жизнь текла столь тихо и уединённо, что мы почти ничего не знали о событиях в окружавшем нас мире, разве что со слов заезжего британского репортёра. Я помню, что, прежде чем мы узнали о бушующей холере в расположенном всего в трёх милях от нас Тулоне, мы в течение нескольких дней наблюдали низко нависшее над городом тёмное, зловещее облако и ощущали какую-то смутную тревогу. Позже нам рассказали, что в то самое время на улицах Тулона по распоряжению мэра разжигали огромные костры и по ночам люди собирались вокруг них и кружились в вихре языческого танца, неизвестно кем и как вновь привнесённого из глубины веков.

Однако Тулон отличался не только мрачной атмосферой. Я никогда не забуду тот день, когда мы с мужем ехали через плантации роз, из которых производилось эфирное масло. По обе стороны от нас простирались посадки пышно цветущих розовых кустов. От их насыщенного аромата, смешанного с запахом бесчисленных фиалок, кружилась голова. Когда мы спешились на небольшой поляне, где играли солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев, и журчал прохладный источник, возле которого смеялись и болтали кружевницы в цветастых платьях, мы почувствовали, что нам улыбается счастье.

В Йере мы не поддерживали почти никаких знакомств, за исключением нашего врача доктора Видаля и местного аптекаря-англичанина мистера Пауэлла. От нового города нас