Скверное место. Время московское - Вадим Тихомиров

– По семейным обстоятельствам, товарищ генерал. Детей было нечем кормить, вот и пошел. Здесь какая-никакая, но материальная стабильность.

– Да вроде твои бывшие коллеги не жалуются на жизнь, пишут всякие заказные материалы, и ничего, даже машины покупают.

– А я вот как раз и не хотел писать заказные материалы. Те, на кого пришлось бы работать, уж больно осклизлые. Не отмыться после рукопожатия.

– А в милиции что, по-твоему, все чистенькие и гладенькие?

– В милиции я вроде как на государство работаю. Ни честью, ни достоинством здесь торговать не приходится, по крайней мере на моей должности.

– Это потому, что твоя должность самая маленькая во всей пресс-службе… или я что-то путаю?

– Так точно. Должность старшего лейтенанта.

– То есть потолок для тебя?

– В данной ситуации именно так, а там видно будет.

– А что ты скажешь по поводу Протушнова?

– А что тут говорить, и так все ясно.

– И чего тебе ясно?

– Ясно, что пресс-служба осталась без руководителя.

– Ты что, жалеешь его?

– Нет. Человек он был… как это сказать… так себе… Хотя после драки кулаками не машут. И топтаться на нем я не буду.

– А скажи честно, ты был в курсе, что он присваивает выручку?

– Да уж если само УВД было не в курсе, я-то откуда мог знать?

– Разумно. Какие, по-твоему, выводы надо сделать?

– Финансовую дисциплину надо повышать. Самого факта жульничества могло бы и не случиться, если бы в нашем финансовом управлении был налажен контроль за поступлением и расходованием средств. Ведь потребовалось несколько лет, чтобы только понять, что газета, которую выпускает на собственные средства УВД, приносит не только затраты, но и какие-то копейки за реализацию тиража.

– Да, ты прав. Там уже кого надо наказали. Деньги Протушнов уже вернул, а вот честное имя просрал навсегда.

– Это его выбор, воровать его никто не заставлял.

– И это правда. А скажи-ка, Виктор, как ты смотришь на то, если я тебя назначу начальником пресс-службы?

Степанов на несколько секунд потерял дар речи.

– Да ведь. Товарищ генерал. Я всего четвертый год в милиции, я же только старшего лейтенанта получил, а там должность подполковника.

– И что? Ты думаешь, когда я тебя приглашал сюда, не знал, что ты старлей? А должность начальника пресс-службы в регионах, я тебя уверяю, через пару лет министерство сделает полковничьей.

– Почему полковничьей? Это всего лишь пресс-служба. За что такие почести?

– Да потому что там, в министерстве, должность начальника управления по связям с общественностью генеральская. Есть люди, которые накручивают ее значимость, и они своего добьются. А если в Москве в управлении министерства сидит генерал, ему в подчиненные требуется кто?

– Полковники?

– Правильно. Ну так что?

– Разрешите вопрос. А почему не Размольщиков, ведь он спит и видит себя на этой должности.

– Этот хлыщ? Пусть лучше дальше спит.

– Почему хлыщ? Зато майор…

– А ты сам не видишь, что он тупой?

– У нас много тупых, и ничего, работают… простите, товарищ генерал.

– А ты в курсе, кто сдал Протушнова? Да если бы не Размольщиков, который написал рапорт в инспекцию по делам личного состава, то Протушнов до сих пор был бы твоим начальником. Он, наверное, ждет, что его наградят за стукачество? Хрен ему! Ты спрашиваешь, почему не Размольщиков, так и по этой причине тоже. Не люблю стукачей, с детства не люблю, понял?

– Понял. Действительно, хлыщ, тупой и стукач в одном флаконе – явный перебор.

– Перебор. И я так думаю. Так назначать тебя начальником пресс-службы или нет? А то получается, что я тебя уговариваю, что ли? Пойдешь?

На работу он вернулся спустя час и прямиком направился в кабинет начальника пресс-службы. Сел в кресло, пару раз крутанулся на нем и закурил. Все это время за ним широко раскрытыми глазами следили Шуриков и Размольщиков. Они стояли в дверях и молчали.

– Чего смотрите? – спросил он их, попыхивая сигаретой. – Не узнали, что ли?

– Что-то ты долго, – первым отозвался Шуриков. – Ругали?

– Нет, – ответил Степанов. – Еще варианты будут?

– А чего тебя генерал вызывал? – спросил словно очнувшийся от летаргического сна Размольщиков, уже предчувствуя большую для себя беду. – А чего это ты не за свой стол сел? Что происходит?

– А то происходит, Витек, что теперь это мой стол.

– Как?

– Так!

– Тебя за этим генерал вызывал? Да не может быть!

– Может, Витек, может! И стол теперь мой, и я теперь твой непосредственный начальник! Так что, задавай свой главный вопрос.

– Какой вопрос?

– Что теперь тебе делать.

– И что мне теперь делать?

– Теперь? А теперь, Витек, вешайся!

У начальника УВД была хорошая интуиция. Сорок лет в системе МВД по-другому и не прожить. Генерал доверял только фактам, конкретным делам и ни в грош не ставил заверения в крепкой дружбе и вечной преданности, от кого бы они ни исходили. Наоборот, обращенная к нему лесть его только напрягала и настораживала, хоть и вида он не подавал. Только сразу начинал анализировать степень подвоха, размышлять, кто и с какой целью к нему ластится. Часто это спасало его от больших и малых неприятностей.

С лейтенантских погон он усвоил, что полагаться можно только на самого себя, а чтобы дослужиться хотя бы до майорских погон, следует уподобиться дикому зверю, за версту чувствующему, откуда несет ветер запах опасности, где расположились те, кто готов его превратить в одну секунду в лишенную дыхания добычу.

Тем более что карьеру приходилось начинать не где-то, где холодно и снег полгода, где люди размеренные, степенные и большей часть порядочные, а в Краснодарском крае, где само солнце перегревало кровь до вскипания. Там, под палящим южным солнцем, расслабляться было опасно не только для карьеры, но и для жизни. Это было место, где вчерашние друзья-коллеги уже завтра могли превратить тебя в дорожную пыль просто потому, что встал у них на дороге. Не того задержал, слишком честный, чересчур умный и деловой. Но он был парень лихой и мало чего боялся по молодости, мог и нагайкой звездануть хулигана, не зря ему в станице даже прозвище дали: Есаул. Но это было по молодости, с возрастом он стал спокойнее и вдумчивей, потому что вариантов остаться без башки или перспектив карьерного роста существовало так много, что приходилось сорок раз подумать, прежде чем давать волю чувствам, идти кому-то наперекор или принять какое-либо самостоятельное решение, затрагивающее интересы и власти законной, и власти теневой.

Что и говорить, мафия она и есть мафия, что мафия криминальная, что