Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Она из тех, кто разрешает заезжим работникам пользоваться туалетом, впускает свидетелей Иеговы в надежде, что сумеет спасти их, а в школе позволяла старшеклассникам просунуть руку спереди под ремень ее узких джинсов, потому что хотела нравиться.

Она из тех женщин, что готовы жить во грехе с мужчиной средних лет, которого обвиняли в том, что он убил свою дочь и досками заколотил в стене ее косточки. Который еженедельно навещает в тюрьме жену, осужденную за убийство, как будто ходит в церковь, и до сих пор не решается продать гигантский ветшающий викторианский особняк и купить дом, где она наслаждалась бы постоянной прохладой.

Она излучает вечную надежду, хотя жизнь не раз ее обманывала.

Она сразу мне нравится.

И я хочу, чтобы она жила, любила и смеялась.

Но этого не случится, если я не переступлю порог ее дома.

Я чувствую это. Я это знаю.

– Маркус дома? – спрашиваю я.

– Нет. – В конце фразы вполне можно поставить вопросительный знак.

– Я экстрасенс, работаю вместе с полицией, – заявляю я с порога. – И я думаю, что Лиззи Соломон жива.

Меньше чем через минуту я сижу на ее коричневом бархатном диване.

Девушка Маркуса представляется Бет и сразу начинает извиняться за сломанный кондиционер и свой полуголый вид – на ней топ на узких бретельках без лифчика и тонкие белые пижамные шорты. Пот блестит на ее загорелых руках, словно свежий слой лака.

Уроженка техасской Одессы, говорит, что бежала, как заяц, из местности, где вместо деревьев нефтяные скважины. Живет с Маркусом Соломоном шестнадцать месяцев, перебралась к нему через семь месяцев после знакомства на магазинной парковке, когда он задом въехал в ее «фольксваген», после чего угостил ее «Тито» с лаймом. Я не вполне понимаю, что привлекло ее в Маркусе Соломоне, но некоторые женщины рождены, чтобы спасать.

Не считая потертого дивана, гостиная заставлена мебелью из антикварной коллекции Никки Соломон. Внушительный застекленный буфет упирается в потолок, от двери к нему тянется цепочка царапин.

Воздуху просто некуда протиснуться.

Горит только одна лампа.

В крохотной кухоньке, до которой я могу дотянуться рукой с дивана, мерцает красный огонек часов на микроволновке. У меня тоже ломался кондиционер, и я знаю, что Бет не хочет поднимать температуру еще выше.

Я и сама уже готова раздеться до лифчика.

Бет, примостившись на краешке викторианского стула с высокой спинкой, не зовет Маркуса из глубин трейлера, и он не выходит из одной из трех дверей в узком коридорчике. Я полагаю, площадь здесь не более девятисот квадратных футов, это вам не особняк в три этажа.

– Я хочу наладить нашу жизнь, понимаете? – задумчиво произносит Бет. – Моя мама со мной не согласна, но я знаю, что Марк разведется и бросит пить, если его жена выйдет из тюрьмы. Думаете, вам удастся убедить полицию, что Лиззи жива?

– Я хочу внести ясность: у меня нет физических доказательств. Пока нет. И я хотела бы задать Маркусу несколько вопросов.

– Его нет дома, – отвечает она, снова начиная нервничать. – Вы же знаете, что он не имеет к этому никакого отношения? Вы же это чувствуете?

– Чувствую. – Ничего я не чувствую. – Вы не возражаете, если я здесь осмотрюсь? Поймаю вайб? Потрогаю мебель? Она из особняка?

Жаль, что здесь нет Шарпа, посмотрел бы, как я отыгрываю его стереотип.

– Она ужасная, правда? Мне кажется, эта мебель меня ненавидит. Я все время врезаюсь в нее по ночам. Марк наконец-то разрешил мне ее оценить, чтобы продать в интернете. А большая часть моей мебели хранится на складе. – Она замолкает. – Пришлось пригрозить ему, что я уйду. Но я бы так не сделала. Не ушла бы от него.

Я выталкиваю себя из диванной ямы, как будто Бет уже согласилась. Я ничем не лучше тех, кто всю жизнь пользовался ее милой нерешительностью. Ощущаю себя виноватой, но не настолько, чтобы прекратить.

– Могу я начать с задней части трейлера?

– Лучше бы вы спросили разрешения у Марка.

– Мы только что виделись в тюрьме. Мне показалось, он признал меня законным… признал, что моя главная цель – найти Лиззи.

– Он ничего мне об этом не говорил. – В ее голосе больше обиды, чем подозрительности.

– Можете ему написать. – Я иду на риск.

– Не очень хорошая идея, – неохотно отвечает она. – Он не любитель переписываться, особенно по вечерам.

Значит, он пьян. Или в комнате Лиззи, и за ним можно наблюдать через большое окно в телескоп с высоким разрешением. Возможно, и то и другое.

Не знаю, зачем я давлю на эту бедную женщину. Что хочу найти. Может быть, виновата жара в этой железной коробке, может, настойчивость Лиззи проникла мне под кожу.

– Хотите, пойдем вместе? – предлагаю я. – Не хотите, чтобы я к чему-нибудь прикасалась, – я не буду. – Я уже шагаю в коридор, словно меня тянет невидимый магнит.

– Только быстро. – Бет оглядывается на входную дверь. – Минут пять или даже меньше.

Она уже рядом. В воздухе висит ее сладость, естественный неосязаемый мускус.

– Давайте начнем отсюда. Я что-то чувствую. – Моя ладонь лежит на дверной ручке справа.

– Это домашний кабинет Марка. Он ведет дела по семейному праву. Только ничего не трогайте. Он поймет. Однажды я подвинула письма всего на дюйм. Вы же знаете, он до сих пор их получает. Родители, проигравшие в суде и потерявшие право опеки, пишут, что он заслужил то, что с ним случилось, когда он лишился Лиззи. Они обвиняют Марка вместо того, чтобы винить себя за то, что были никудышными родителями.

– Полиция знает? Об угрозах?

– Он переправляет все бумажные и электронные письма, как только их получает. Ну, на случай, если кто-то похитил Лиззи из мести. У нас есть своя система доставки. Перчатки и гермопакет – в ящике письменного стола.

Я нажимаю на ручку, но дверь не открывается. Заперто.

– Подвиньтесь, – говорит Бет, втискиваясь между мной и дверью. – От жары дверь разбухает.

Толкает дверь бедром, распахивая ее и включая яркий люминесцентный свет. Это как открыть духовку, разогретую до пятисот градусов. Запертый горячий воздух заставляет нас отпрянуть. Наши губы почти соприкасаются, когда она протискивается назад. Я понимаю, почему она не вошла в кабинет. Свободного пространства здесь фута три.

Письменный стол, гладкий, современный, солидный, загромождает почти весь кабинет. За ним едва хватает места для массивного кожаного кресла в дюйме от задней стены. Картотечный шкаф задвинут в угол, занимая все оставшееся пространство. Остается загадкой, как все это сюда втащили.

Это кабинет, где всего по одному. Одна фотография стоит в центре стола. Одна ручка «Бик» торчит из хрустальной подставки. Один документ