Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

всё хорошо. – Она говорила неторопливо и спокойно. – Не беспокойся, Гриша. Молодой человек очень любезен, он обещал вызвать мне такси, когда вы договоритесь.

– Мама, тебя не обижали?

– Они угрожали убить Рафаэля, – сказала женщина и, поколебавшись, добавила: – Мне кажется, это был обман. Прости, Гриша, но я им поверила.

Калинников отнял трубку от уха и вопросительно посмотрел на Гройса.

Тот покачал головой:

– Никаких договоренностей. Мария Семеновна в любую минуту может быть свободна.

– Мама, верни телефончик этому молодому человеку…

Получив обратно сотовый, Гройс сказал:

– Вадим, вызови такси Марии Семеновне.

– Понял. Всё нормально? – не удержался Никита.

– Насколько это возможно в нынешних обстоятельствах.

Гройс сунул телефон в карман и взглянул на Калинникова.

– Где собака? – неожиданно сказал тот.

– Простите?

– Я спрашиваю, где твоя собака. Если все так, как ты рассказываешь, в доме должен быть белый шпиц.

– А-а, Беляшик. Да, он здесь. Простите, нам пришлось использовать ваше полотенце…

Гройс встал и вытащил из-за шкафа подстилку из махрового полотенца. В ней, свернувшись пушистым кольцом, дремал белый шпиц. Когда его потревожили, он поднял голову, сонно взглянул на Калинникова и вновь зарылся носом в хвост.

Несколько секунд Калинников, не мигая, смотрел на пса.

Гройс положил подстилку на место.

– Где доказательства, что тебя нанял Домбровский? – спросил Калинников.

– Всю операцию курировал его помощник, Александр Пономарев. От него я получил информацию о количестве охраны, план дома, видеозаписи всех членов семьи, фотографии и так далее. Всё это хранится в моей квартире. Пономарев – правая рука Домбровского.

– Почему они наняли именно тебя? Ты не похож на киллера.

Гройс развел руками:

– Ну, как видите, в дом мне проникнуть удалось. У них моя помощница. Они полагали, что могут диктовать условия…

– Про твою помощницу не интересно, – оборвал его Калинников. – Ты должен был застрелить меня и выйти? Машина ждет снаружи?

– План – на мое усмотрение. Домбровский в разработке не участвовал.

– Ты должен был выйти, чтобы тебя подобрала машина? – упорствовал Калинников.

– Я не должен был выйти. Мой план заканчивался на нашем разговоре.

– Пройти наружу мимо охраны? – Отставной генерал-майор словно не слышал его. – Как ты это собирался сделать?

Гройс наконец понял. Калинникова больше тревожила не безопасность матери, а то, что он проворонил предательство собственных охранников. Поверить, что план не подразумевал выхода из здания, он не мог. Если киллер намеревался уйти, кто-то из охраны должен быть с ним в сговоре.

Гройса кольнуло жуткое подозрение, что он неправильно оценил Калинникова. Десять лет назад, пожалуй, с бывшим генерал-майором можно было о чем-то договориться. Но с тех пор тот крепко пророс корнями, одеревенел и потерял даже ту небольшую гибкость ума, которая у него имелась. Глубоко посаженные кабаньи глазки светились недоверием и злобой. Гройс всем нутром ощутил, как хрустит под ним тонкий лед.

– Я же объяснил, как проник в дом, – взвешивая каждое слово, сказал он. – Ваши люди не задействованы. У меня не было плана отхода. Он не был мне нужен. Я с самого начала собирался рассказать вам о Домбровском.

– Мог бы по телефону позвонить. – Генерал осклабился, впервые обнаруживая подобие чувства юмора.

– Я решил, что вам потребуются доказательства. Мое присутствие здесь – самое красноречивое подтверждение, что вас хотели убить.

Калинников молчал. Его короткая шея, похожая на обрубок полена, медленно наливалась краснотой. Лицо было неподвижно, но под глазом бешено пульсировала синяя жилка.

Он не задавал Гройсу тех вопросов, которые должен был. Не спрашивал, кто он такой. Не интересовался, отчего Гройс решил не выполнять поручения. Он не проявлял даже простого человеческого любопытства, такого естественного в ситуации, когда опасаться больше нечего.

Патроны лежали в верхнем ящике стола. Калинников выдвинул его, покатал патрон пальцем и задвинул ящик обратно.

– Почему именно сейчас?

– Полагаю, из-за мусороперерабатывающего завода в Наро-Фоминске, – сказал Гройс. – Со мной это не обсуждали. – Он подумал и решился: – Вы не хотите сказать мне спасибо, Григорий Иванович?

Оскал генерала напоминал собачий.

– За что же?

– Я вас не убил, – спокойно ответил Гройс.

– Ты и не смог бы. Выстрел услышали бы мои люди. Тебя бы взяли. У тебя просто не было выбора.

– Но вы к этому моменту были бы уже мертвы, – возразил Гройс.

– У тебя не было выбора, – безразлично повторил Калинников.

Челюсти его двигались, будто пережевывая кусок мяса, но больше он не произнес ни слова.

«Вот и весь разговор, – сказал себе Гройс. – Это была не моя добрая воля, не попытка заключить договор с врагом моего врага, а отсутствие выбора. На этом генерал-майор стоит и стоять будет прочно. М-да… Надо же было так осрамиться».

Он все-таки предпринял еще одну попытку.

– Вы можете мне не верить, но я пытался всего лишь переиграть Домбровского. Он мною управлял, как перчаточной куклой…

Гройс вдруг поймал себя на том, что говорит теми же словами, что и покойный Игнатов. Это выражение Бориса – о перчаточной кукле, натянутой на чужую руку! Об этом ему успел рассказать Никита.

Открытие это почему-то так поразило его, что он сбился с мысли и замолчал.

Калинников подождал, не последует ли продолжения. Он, кажется, уже принял решение, и это делало все объяснения бессмысленными. С ним нельзя было договориться.

Достав из ящика рацию, Калинников сказал:

– Двигайте ко мне в кабинет. Сейчас же.

* * *

Гройс был уверен, что его станут бить. Однако начальник охраны лишь провел подобие допроса: спросил у Гройса имя, потребовал заново рассказать, как тот проник в дом, и попытался выяснить, кто ему помогал. Старик усмехнулся и покачал головой.

Его отвели в подвал – под конвоем, что заставило его рассмеяться уже в открытую. Он проиграл – и теперь мог позволить себе смех. Хохотать в полный голос могут только обреченные.

Парень-конвойный не удержался и пихнул его в спину. Гройсу хватило и легонького тычка: он пролетел до стены и ударился об нее, как мотылек о лампу. С его четвероногим помощником обошлись куда мягче.

– Топай, предатель!

С этими словами парень выпустил в комнату сонного шпица.

«Они так и не поняли, что это другая собака», – подумал Гройс и снова усмехнулся.

Дверь захлопнулась, он остался один.

Комната была без единого окна, с тусклой встроенной лампочкой в потолке. «Спасибо, что спортивный костюм Калинникова не отобрали. Могли бы в одном исподнем сюда запустить. С без пяти минут трупом зачем церемониться…» Гройс сообразил, что эта одежда Калинникову была уже ни к чему. Костюм был испоганен Гройсом, позаимствовавшим его взамен женской одежды. Калинников не надел бы его даже после стерилизации в больничном автоклаве инфекционного стационара.

Гройс уселся на пол,