Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

Она подошла к Айнур и отвесила ей оплеуху.

У Айнур как будто граната в голове взорвалась. Она выпала из реальности, а когда пришла в себя, оказалось, что лежит на опрокинувшемся биотуалете.

– Ой, твое счастье, что я туда ничего залить не успела, – с какой-то деревенской интонацией сказала Бурова.

Она обогнула Айнур, поставила туалет вертикально, оглядела лежащую пленницу и вышла. Щелкнул выключатель. Айнур осталась в темноте.

Она переползла на матрас и некоторое время лежала неподвижно, дожидаясь, когда утихнет болезненная пульсация. Голова превратилась в два отдельных сосуда, не связанных друг с другом. Левое ухо, по которому пришелся удар, было жарким и вздувшимся. Внутри гудел и бился пчелиный рой.

В правом стояла тихая прохладная вода.

Усилием воли Айнур принялась мысленно переливать воду из правого сосуда в левый. Для этого пришлось зажмуриться. Странное дело: даже когда вокруг сплошное чернильное пятно, представить что-то можно, лишь закрыв глаза. «Почему так? – думала она. – Опустил веки – и видишь воду, серебряную тоненькую струйку, подпрыгивающие капли. Поднял – одна темнота. Темнота всегда пустая. Она не порождает ни теней, ни образов… Откуда люди берут чудовищ, выползающих из тьмы?»

Когда пульсация утихла, Айнур еще полежала тихонько, стараясь не плакать.

Овца… Какая же она овца! Права Бурова. Больше всего Айнур угнетало не то, что она оказалась в руках врагов, а то, что оставила открытой дверь. Бросила Михаила Степановича и Никиту беззащитными перед вторжением. Бурова и Пономарев занялись ею. А кто-то другой вошел в квартиру и убил обоих. Они были заняты разговором, не готовы сопротивляться.

Это она во всем виновата.

И отец умер из-за нее. Она не сумела убедить его, что надо лечиться. А теперь погиб или вот-вот погибнет человек, который заменил ей отца. Единственный, кто был к ней по-настоящему добр!

Нет, не единственный, сказала она себе, нельзя так ни говорить, ни думать, это бесстыдство. Помнишь Наташу? Волосы – как овечьи кудряшки, а челка прямая.

Этому ее тоже научил Гройс. Сказал: когда тебе тяжело, вспоминай или хорошее место, или добрых людей. Встречались в твоей жизни добрые люди?

Это как посмотреть. Взять Сулужан. Сулужан была к ней добра. Поселила ее в своем доме, разрешила целые сутки после похорон отца отсыпаться, ничего не делать. У Айнур была собственная койка за занавеской. И похороны они с мужем оплатили… Вернее, оплатил дядя Малик. Но Сулужан позволила. Без ее разрешения ничего не вышло бы.

Они научили Айнур водить машину, объяснили, как делать уборку.

И пристроили ее на первую серьезную работу.

Повезла ее Сулужан.

По дороге объясняла девушке, чем придется заниматься. Ничего особенного: сначала всё отмыть, затем приготовить еду. Ездить за покупками она будет сама, ей дадут карту, она станет расплачиваться и отчитываться с чеками. «Добрый человек, – говорила Сулужан, – тебе очень повезло».

Добрым человеком оказался старый толстый казах. Жил он один в кирпичном коттедже. Три этажа! Казах и Сулужан договорились, что Айнур поселится у него.

Окна ее комнаты выходили на соседский участок. Там носились трое детей, мал-мала меньше, и за ними бегала девчонка-нянька. Тощая, курчавая как баран. Ловила их, широко расставив руки, и тащила по одному в гамак. Время от времени из дома выходила мать. Высокая, грудастая, в переливчатом палантине. Сразу видно – хозяйка. До малышей ни разу не дотронулась. А нянька тискалась с ними постоянно, как с котятами. И на машине их куда-то возила, и пакеты таскала с продуктами, и успевала вычесывать собаку, похожую на разжиревшую приплюснутую лису.

Времени наблюдать за соседскими детьми у Айнур не было. Она мыла и готовила с утра до ночи.

Старый казах оказался невообразимым неряхой. Айнур выросла с чистоплотным отцом и не могла даже представить, что мужчина способен тушить сигаретные окурки в тарелке с остатками еды и пачкать нижнее белье, как младенец. Пачкал он, положим, и кое-чем похуже… Зато Айнур быстро приучилась брать все его вещи только в перчатках.

Хозяин вскоре понял, что она стеснительна, и принялся развлекаться. Тихо войдя в кухню, он громко портил воздух за ее спиной и заливался хохотом, глядя как у нее поварешка валится из рук. «Человек в возрасте, уважаемый, много денег своим трудом заработал, а такой чепухой занимается», – недоумевала Айнур.

Выходных у нее не было. В конце первого месяца заехала Сулужан, спросила, всё ли в порядке, и получила от хозяина деньги. Айнур она похвалила:

– Молодец. Стараешься, Темиртан говорит. Через год уже станешь на себя работать, мне будешь только пятую часть отдавать. Ну, рада ты, что такое место тебе нашли? – Она игриво толкнула Айнур в бок. – Живешь по-царски! Комната своя. В еде тебя не ограничивают. Фрукты можешь есть, рыбу. Знаешь, сколько рыба сейчас стоит?

Айнур знала, сколько стоит рыба, потому что сама же ее и покупала. Никакой рыбы ей не доставалось, но она была не в претензии. Темиртан никогда не морил ее голодом, только угрожал в шутку.

– Руки хозяин стал распускать… – Ей было нелегко выговорить это. – Попроси, чтобы не делал так.

– Сама попроси, – отмахнулась Сулужан. – Но я бы на твоем месте дурой-то не была… – Она подмигнула. – Человек при деньгах и не противный. Другая бы радовалась, что ее такой мужчина приглядел. Ох, вскоре обскачешь ты меня, чувствую! Хозяйкой усядешься! Будешь мне звонить, просить, чтобы я подыскала тебе помощницу. Проси старую и уродливую!

Сулужан рассмеялась и уехала.

По кое-каким ее обмолвкам Айнур догадалась, что жена у Темиртана была, но сбежала. Позже она сопоставила его слова с фотографиями, которые нашла при уборке, и сообразила, что не одна жена, а вся семья: жена, две дочери и сын. Казах жаловался, что баба с собственными деньгами – как взбесившаяся кобыла: несет куда хочет, хозяина не слышит. Иногда, выпив больше обычного, он начинал ругаться по-казахски. Айнур в такие минуты старалась забиться подальше. Хозяин мог и бутылкой в нее запустить. У него была странная привычка: он приходил на кухню, загребал рукой свежий плов из казана и принимался швырять во все стороны. Айнур наутро приходилось отдирать прилипший к стене жирный рис. Однажды Темиртан поднялся рано и застал ее за этим занятием. «Выкидываешь, что ли? – изумленно спросил он. – Жри давай. Ты тощая, тебе надо отъедаться».

Но это всё была чепуха. А вот то, что он стал, проходя мимо, оглаживать ее то по заднице, то по бедру, будто мимоходом, у Айнур вызывало настоящий ужас. У хозяина были короткопалые кисти с толстыми, будто надутыми ладошками, и