Дочь Иезавели - Уилки Коллинз

– Пой, Шварц! Я устал ждать продолжения, – требовал Джек.

Мадам переводила встревоженный взгляд с одного на другого. «Боже, я нахожусь в заточении с сумасшедшим и пьяницей». От этой мысли ей стало не по себе, и она выбежала из комнаты. Снаружи доносились ее мольбы о помощи.

Шварц, пошатываясь, подошел к двери, волоча стул Джека.

– Ваш голос звучал бы сильнее, мадам, если б вы вернулись и сели с нами за стол. А теперь слушай, Джек!

И он затянул второй куплет:

Я взад-вперед ходил, как страж,

И грустно мне, сознаюсь, было.

Кругом веселье и кураж,

А я здесь – на краю могилы.

Как мир ко мне несправедлив,

Пирует он, меня забыв.

Бедный я!

– А ну, подтягивай, Джек! И вы, госпожа экономка! Только взгляните на нее! Она не смогла сопротивляться музыке и вернулась к нам. Чем вам помочь, мадам? Присаживайтесь и выпейте с нами. Фляжка еще не опустела.

Тьма и зловещая тишина прогнали вдову со двора, она ощущала слабость и боялась, что снова грохнется в обморок. Пошатываясь, она направилась к Шварцу.

– Воды! – простонала она, задыхаясь. – У меня мутится в голове. Воды! Воды!

– Здесь нет ни капли воды, мадам. Хотите бренди?

– Я запрещаю! – категорически высказался Джек. – Жидкое золото только для нас. Не будем переводить на нее.

Тут его взгляд упал на стакан с вином, который отобрал у него Шварц. Ему показалось забавным дать мадам Фонтен «лекарство», украденное из ее комнаты. Он подмигнул Шварцу, указывая на стакан. Затуманенное сознание временного ночного сторожа не сразу уловило его мысль, а когда уловило, он ее одобрил.

– Капелька вина, впрочем, осталась. Хотите выпить? – предложил Шварц.

Стараясь удержаться на ногах, вдова оперлась на стол. Сердце у нее колотилось, на лбу выступил холодный пот. «Скорее, скорее», – чуть слышно пробормотала она и разом осушила стакан.

Шварц и Джек посмотрели на вдову с ехидным любопытством. Но мысль уйти ее не покидала.

– Кажется, я могу передвигаться. Ради бога, выпустите меня отсюда!

– Я уже говорил. Это невозможно. Я сам не могу выйти.

От этого грубого ответа мадам Фонтен вся как-то сжалась, шагнула к стулу и почти упала на него.

– Не унывайте, мадам, – сказал Шварц. – Песня о том, как ночной сторож с ума сошел, возвратит вас к жизни. Ну как, Джек? Еще чуть-чуть жидкого золота, и начнем. – И он проорал последние куплеты:

Ах, как тоскливо одному!

Нет ни души одной в округе!

У гроба тихо прикорну,

Пусть хоть мертвец мне будет другом!

Тут луч луны на пол упал,

И я невольно задремал.

Бедный я!

И вижу, что передо мной —

Смертельной бледностию схожи —

Ступает трупов грозный строй,

И все твердят одно и то же:

«Ты звал меня? Танцуй со мной!»

И я очнулся чуть живой.

Бедный я!

С той ночи я сошел с ума,

И лихорадка бьет все время.

А в голове сплошной туман —

Что танец с призраками сделал!

И свет луны в оконце бил,

Когда один в мертвецкой был.

Бедный я!

Когда меня положат в гроб,

Утихомирюсь ли под спудом?

Иль вспомню давешний урок

И лихо в пляс пущусь я с другом?

Чечетку в морге буду бить —

Меня не просто схоронить!

Бедный я!

Пока Шварц пел, тьма немного рассеялась – взошла луна. В конце песни холодный лунный свет озарил лицо Джека. Зажженный бренди огонь разгорелся в пламя – Джека охватила безудержная ярость, как в дни его пребывания в Бедламе. С криком он вскочил на ноги.

– Луна! – вскричал он. – Луна сумасшедшего ночного сторожа! Сумасшедший сторож возвращается. Вот он спускается на лунном луче. На его теле могильная земля, на шее веревка. Ах, как он подпрыгивает и кружится с мертвецами! Он снова с ними танцует! Посторонитесь, я тоже хочу танцевать. Танцуй со мной, сумасшедший ночной сторож. Я такой же сумасшедший, как ты!

Джек кружился в танце с воображаемым партнером. Шварцем овладел новый приступ оглушительного хохота. В пьяном восторге он обратился к мадам Фонтен: «Только взгляните на Джека, мадам. Лучшей компании в глухую зимнюю ночь не найти!»

Мадам Фонтен сидела на стуле, съежившись от страха. Джек воздел руки кверху, сделал пару головокружительных оборотов и в изнеможении сел.

– От него холодом веет, – сказал он, все еще одержимый танцем с ночным сторожем. – Глаза, сердце, голова – все оледенело. Я умираю, умираю, умираю, он тянет меня в могилу. Бедный я! Бедный я!

Джек впал в оцепенение – он лежал с открытыми глазами и смотрел на луну. Шварц допил последние капли из фляги.

– Джека надо было назвать Соломоном, – торжественно проговорил он сонным голосом. – Соломон был мудрецом, и Джек мудрец. Спиртное кончилось – вот он и заснул. Спрячьте бутылку, пока смотритель не увидел. Только гнусный лжец посмеет назвать меня пьяницей. Просто от рейнвейна всегда кружится голова. Вот так, господин смотритель. Кажется, уже солнце встает. Всем доброй ночи… доброй ночи…

Голова его упала на руки, и он крепко заснул.

Время шло. Тишину нарушал лишь богатырский храп Шварца. Джек не шевелился и по-прежнему лежал с устремленными на луну глазами.

Где-то пробили часы. Раньше шум заглушал бой. Час ночи.

Мадам Фонтен вздрогнула. Этот звук пробудил в ней новые страхи, и она опасливо глянула на камеру, в которой лежала покойница. Если колокольчик зазвонит, будет ли звук похож на бой часов?

– Джек, – прошептала она. – Ты слышишь бой? Тишина пугает меня. Поговори со мной.

Джек медленно приподнялся. Что пробудило его – бой часов или внутреннее волнение? Мадам Фонтен он не ответил и даже не взглянул на нее. Усевшись на полу в позе дикаря, обхватив колени руками, он неподвижным взглядом смотрел – как прежде на луну – на колокольчик над камерой.

Минуты текли. Мадам Фонтен не могла больше выносить тяжесть затянувшейся тишины и снова попыталась втянуть Джека в разговор.

– На что ты смотришь? – спросила вдова. – Чего ждешь? Неужели?.. – Последние слова застыли у нее на губах – произнести их было слишком страшно.

Джек словно ее не слышал. А может, просто не отреагировал. Но