Изъян - Алекс Джиллиан

дымом, потом и усталостью. Я знаю, как для Александра важно держать свое тело в чистоте, а одежду — в безукоризненном порядке. Но не знаю почему. Раньше думала, что это педантичность, профессиональная привычка. Теперь не уверена.

Может, это способ стереть следы — любые, даже собственные.

Я закрываю глаза. Его рука ложится мне на затылок, медленно скользит вниз по линии позвоночника, обнимает за талию, привлекая ближе, плотнее.

Фиксация. Контакт. Демонстрация власти.

Тепло его тела не согревает, а давит, вторгается, вытесняет воздух из лёгких. Я задыхаюсь, и где-то внутри медленно поднимается протест, но прежние установки еще работают, удерживая меня в его объятиях, даже когда душа бунтует и рвется на волю.

— Всё под контролем, тебе нечего бояться, — тихо добавляет он, и я непроизвольно вздрагиваю.

— Нечего бояться? — подняв голову, встречаю его нечитаемый взгляд. — А как же убийца, который по-прежнему разгуливает на свободе, высматривая новую жертву? Почему Харт, вообще, решил, что это могу быть я? Из-за моего короткого знакомства с Алиной? Это же бред, Саш. Она глашатай, как и те, что были до нее, а я…

— А ты переступила порог клуба вместе с ней, — перебивает Александр.

— И что? — с недоумением восклицаю я. — Это автоматически делает меня следующей?

— Ева, это не все, — мрачно отзывается он.

Холод прокатывается по коже, концентрируясь в области солнечного сплетения.

— О чём ты? — хрипло шепчу я.

— Последнее сообщение от Алины пришло тебе уже после её смерти. А это значит… — он осекается, глядя на меня с тревогой. Кадык нервно дергается, в глазах полыхает живой настоящий страх, которого я никогда там раньше не видела.

— Что мне писал убийца, — договариваю я почти беззвучно.

Не спрашиваю, откуда он знает, что и когда мне писала Алина. Это вдруг становится абсолютно неважным и в какой-то мере очевидным. Мой телефон и ноутбук отслеживают. Причем давно. И не только муж. Понятия не имею, какого черта он это позволил, но прецедент уже состоялся. Его не отменить.

В ушах звенит. В горле пересохло. Пространство вокруг будто трескается — хрупкое, как тонкий лёд. Я воссоздаю в памяти текст последнего послания Алины:

«Ева, если сложности в отношениях с мужем — это вершина твоих проблем, то клуб не лучшее место для их решения. Лучше обратись к семейному психологу. Это гораздо дешевле, а главное — ты всегда сможешь передумать и отменить приём. Ordo Simetra таких привилегий не даёт.»

Боже… Это же не просто предупреждение.

Маньяк обращается лично ко мне. Ни к кому-то другому из сотен собеседниц Алины, а именно ко мне.

Зачем? Зачем ему подвергать себя риску, тратить время на месте преступления на чтение чужих переписок и отвечать от имени только что убитой жертвы?

Какая цель?

Если он просто хочет напугать, способ слишком изощрённый. Если оставить след — слишком прямолинейный. Значит, не случайность. Это сообщение внутри сообщения.

Он не просто выбрал меня. Он уже знал обо мне.

И хочет, чтобы я это поняла. Чтобы почувствовала, что он ближе, чем кажется. Что между нами уже установлена невидимая связь, и я сама стала частью его игры.

И это «Ordo Simetra таких привилегий не даёт» — звучит как насмешка. Словно он цитирует Хартa, повторяет рекламный лозунг клуба — только теперь в извращённой форме, с двойным смыслом.

Нет привилегий. Нет выхода. Нет обратного пути.

Чем дольше я думаю, тем яснее становится, что убийца — не посторонний, не фанатик с улицы. Он знает структуру клуба, его язык, систему и психологию.

Нет никаких сомнений, что маньяк — член Ordo Simetra. И все это понимают: мой муж, Теодор Харт и даже полиция. Просто никто не говорит вслух. Расследование ведётся в тишине, под грифом «не навреди».

Не навреди — кому?

Влиятельным участникам клуба, которые слишком глубоко погрузились в это болото, чтобы теперь выбираться без опасения окунуть в дерьмо свою безупречную репутацию?

И пока они соблюдают тишину, он — действует.

— Не понимаю, почему я… — бормочу едва слышно. — Что его могло во мне привлечь?

Паники, как ни странно, нет. Возможно, это ступор, состояние аффекта и меня накроет после, но пока разум работает удивительно чётко. Отключив эмоции, я словно наблюдаю за собой со стороны, заменяя страх холодным, методичным любопытством.

— И когда? Когда он успел меня заметить? Мы виделись с Алиной дважды. Наверняка за эти дни я не была единственным человеком, с кем она контактировала, — продолжаю проводить логические линии, задавая четкие, конкретные вопросы.

Саша не спешит отвечать. Он молча сидит рядом, опершись локтями о колени, и какое-то время смотрит в одну точку. Может быть, его терзают те же самые вопросы. А может, он придумывает очередную бредовую версию, чтобы успокоить меня и вернуть в зону своего контроля. Или, что самое пугающее, он знает ответы, но скрывает по каким-то известным только ему причинам.

— Скажи, почему я здесь? — голос срывается от зашкаливающего напряжения. — Если все указывает на то, что убийца один из вас? Это же самоубийство!

— Один из нас? — отмирает муж.

Подняв голову, он прожигает меня тяжелым взглядом. На его лице мелькает не удивление, а скорее раздражение, словно я позволила себе лишнее, переступила невидимую грань.

— Нас? — повторяет на этот раз гораздо медленнее, растягивая каждую букву. — Ты серьёзно сейчас?

— Я знаю, что ты унаследовал клуб. Так что не пытайся дистанцироваться и снять с себя ответственность за все, что здесь происходит. В кабинете Харта висит портрет твоей матери…

— Это не его кабинет! — внезапно рявкает Александр.

Я замираю, пытаясь осмыслить услышанное. Он резко встает и проходит к окну. Упирается ладонью в мозаичное стекло. Пиджак натягивается на бугрящихся мышцах.

— А чей? Твой?

— Моей матери, — мгновенно взяв себя в руки, спокойно отвечает муж. — Тео не имеет права там находиться, но, видимо, возомнил себя хозяином.

— И не только в клубе, — яростно замечаю я.

— Я это пресеку, — скрипнув зубами, обещает он.

— Поздно. Я уже здесь, — выплескиваю на него накопившийся гнев. — И это только твоя вина. Это ты впустил его в нашу жизнь, хотя до вчерашнего дня я была уверена, что он не вылезает из Лондона. Это ты помешался на контроле, оставив мне роль комнатной собачонки, преданно заглядывающей тебе в рот. Это ты…

— Ты сама это допустила, — холодным уставшим голосом перебивает он.

Сначала мне кажется, что это просто оборонительная реакция, но в следующую секунду его тон меняется, становится ровным, профессиональным:

— Любая зависимость начинается с согласия. Даже если человек не осознаёт этого. Ты привыкла перекладывать ответственность на других, а потом удивляешься,