Лотос и ветер - Джон Мастерс

«Дорогой, это прекрасно! Она склонилась над цветами в его руке и осторожно понюхала их. Там были белые, розовые, алые и голубые. Мак был похож на цветок, вырезанный из голубого льда с прожилками, такой холодный и хрупкий, что казался в смуглой руке Робин. Рядом с ним из-под защиты бордюра из серо-зеленых листьев, похожих на копья, ярко подмигивал красный лепесток анемона.

Он сказал: «Возьми их, положи на стол. В неволе они долго не живут, но пока они живы, их стоит заполучить.

Она взяла цветы и встала со стула. «Завтрак готов уже полчаса. Ты промокла. Ты должен пойти и переодеться, иначе подхватишь воспаление легких.

«Даже не надейся. Он посмотрел на свою рубашку. «Но я вспотел. Я переоденусь. Он взглянул на солнце, затем обвел скалы и тени деревьев любопытным, всеобъемлющим взглядом. «Уже почти час. Я голоден.

За ужином она вспомнила, что собиралась уговорить его остаться здесь еще хотя бы на денек. Она спросила: «Что мы будем делать сегодня днем? Давай порыбачим. Тогда завтра ты сможешь отвезти меня туда.

Его глаза были впалыми, с голубым ободком, и коричневые и зеленые крапинки в них не двигались от Света, как раньше. Под его загаром проступала прозрачная бледность, словно призрак, видимый сквозь темную вуаль, и по вечерам ей иногда казалось, что его кожа сияет, как фосфор. Она знала, что он почти не спит по ночам. Дважды она просыпалась и обнаруживала, что его нет на раскладушке рядом с ней. Она ничего не слышала, пока он не вошел снаружи, и тогда при тусклом свете фонаря увидела, что на нем была только ночная рубашка и ноги его были босы. Он стал невосприимчив к холоду и жаре.

Он спросил: «Рыбачишь?»

«Да, Робин. Она весело рассмеялась. «Ловлю форель. Для этого мы и приплыли вверх по Синду. Помнишь?»

Он сказал: «Я должен подняться на гору с другой стороны». Он махнул рукой себе за спину. Дверь палатки выходила на ручей, но она осмотрела другую сторону долины, пока ждала его прихода, и вспомнила, что видела. Сосны поднимались все выше от места лагеря, пока, пройдя несколько тысяч футов, не исчезли вдали, и «око», поднимаясь дальше, миновало пустынную квадратную милю осыпи, где тени облаков вереницей двигались по осыпанным камням. Снова вверху клочья облаков блуждали по далекой, слегка отодвинутой Линии Холма. Она подумала, что над деревьями будет небольшой мох, пробивающийся между камнями; альпийские цветы усеют пустыню серо-черными разноцветными точками; туман обнимет альпиниста промозглыми объятиями, затем внезапно отпустит его и перенесет на платформу, откуда вид простирается до бесконечности; солнце будет светить минуту, затем ледяное дыхание принесет облако, и солнце скроется. Она должна подняться наверх и испытать все это на себе. Она сказала: «Надеюсь, я буду достаточно сильной, чтобы пойти с тобой завтра. Ты не хочешь сегодня порыбачить?

«Мне нужно подняться. Я собираюсь рисовать. Извините. Но завтра мы пойдем вместе.

Он вытер рот, встал из-за стола и пошел за своим набором для рисования. Через две минуты он вернулся, чтобы сказать, что уходит. Холсты и миниатюрная палитра были перекинуты через его спину. В поломанном металлическом цилиндре на боку он нес краски, кисти и уголь. Он поцеловал ей руку, внимательно осмотрел гвозди в подошвах своих ботинок и начал карабкаться вверх между соснами. Вскоре она его уже не видела.

Она покормила близнецов, после чего взяла удочку и медленно спустилась к ручью. Она начала вяло забрасывать воду в пруд в сотне ярдов выше лагеря. Один из кули последовал за ней, назначив себя носильщиком ее крюка и багра, но она не могла с ним заговорить. Что бы он мог ответить, если бы она сказала ему: «Где-то за этими горами есть русская женщина, которая является моим союзником. Как я могу сказать ей, что я ее друг, что я молюсь за нее и за себя?» Перед отъездом из Шринагара она даже не успела сказать Джагбиру, что она на его стороне.

Она не пробыла на рыбалке и получаса, когда, оглядевшись по сторонам, заметила движение на тропе за лагерем. Там был небольшой проход, где она стояла и смотрела, как мужчины устанавливают палатки. Она заглянула под руку, на мгновение подумав, что это может быть Робин, но, конечно, это была не она. Это был всадник, которого она увидела взбирающимся по склону, а за ним еще один. Другие всадники последовали за первыми двумя. Она не считала их, но наблюдала, как они пролетели надлагерем, исчезли в проходе и снова появились выше по склону. Наконец сосны и извилины долины скрыли их, и она снова вернулась к своей рыбалке. Она должна не забыть рассказать о них Робину и спросить его, кто бы это мог быть. У одного или двух из них за спинами были ружья, что на мгновение навело ее на мысль, что это, должно быть, отряд кашмирской кавалерии, но она сразу же отбросила эту мысль, потому что на них не было формы и потому, что, кроме мужчин с ружьями, всадники были обвешаны мешками и корзинами, как и большинство лошадей. Кроме того, среди них были женщины. Они составляли странную, безмолвную маленькую процессию, когда шли на север. Ей хотелось бы знать, кто они такие и куда направляются.

Она была рада, когда айя привела близнецов к реке и присела на корточки рядом с ней. Она не стала протестовать, когда Айя достала старый окурок одной из сигар Робин и начала шумно посасывать его, хотя та достаточно часто говорила ей не курить рядом с малышами. Айя сказала: «Баба лог похож на шум воды, приятных снов, мемсахиб». Энн кивнула и попыталась сосредоточиться на рыбалке, но поймала себя на том, что постоянно поглядывает на холм позади себя.

Солнце опустилось за гребень горы, и внезапно стало холодно. Она упаковала удочку и вернулась в лагерь.

Наступили сумерки, и слабые звуки дня стихли — звуки, которые слышны не по отдельности, а всей своей массой, тем не менее, заглушают другие шумы. Поэтому, когда стемнело, река заревела громче, ветер завыл в соснах, а мужчины заговорили тише. Она отложила ужин на час, но потом ей пришлось поесть, потому что она была голодна, а дети плакали. Когда она наконец осталась одна, ее мысли вернулись к словам Руперта Хейлинга, сказанным им утром на охоте: «Он не так уверен, как ты… Он может причинить себе какой-нибудь вред». Робин не взял с собой в горы ружья.