Современный зарубежный детектив-7. Компиляция. Книги 1-19 - Ребекка Занетти

как она узнала, что беременна, у ребенка начало формироваться сердце, а потом у него выросли ногти. И все в таком духе. Ночью она лежала на диване, а мы по очереди наблюдали, подсвечивая фонарком, как шевелится малыш.

Я прижимаюсь к Эдриану еще сильнее. Его голос звучит спокойно и уверенно. У меня не было такого опыта. Уроки здоровья, которые проходили в нашей школе в онлайн-формате, не дали нам ничего, кроме общей информации. Однажды мы с Мэдди шутили о том, что мама очень скоро после рождения ребенка забеременела снова, на что мама сказала:

– Запомните: грудное вскармливание не является эффективным методом контроля над рождаемостью.

Мы мгновенно почувствовали себя оскорбленными и больше никогда не поднимали эту тему. Слушая Эдриана, я жалею, что мы не из тех семей, где заботятся о подобных вопросах.

Его голос становится тише:

– Однажды ночью, когда срок был почти шесть месяцев, я обнаружил, что ребенок не шевелится. Мама попробовала немного помассировать живот. Выпила сока и легла. Подобные действия обычно вызывают активные движения. Но ничего не произошло. А когда она пошла на УЗИ, врачи сказали, что плод замер.

– О, Эдриан, мне так жаль. – Я съеживаюсь, волна ненависти к себе самой захлестывает меня. Эти слова утрачивают последний смысл, когда слышишь их из раза в раз. Не находя слов, я обнимаю его за плечи, его ладони опускаются в мои. – Они должны были вызвать у нее роды. Но нам все равно дали его подержать. Мои родители назвали его Брайденом. У него были такие маленькие ручки.

Эдриан смотрит на свою раскрытую ладонь, словно в ней лежит маленькое тельце Брайдена.

– Когда мне исполнилось восемнадцать, у меня появилось это.

Он приподнимает левую половину рубашки, а я отклоняюсь назад, чтобы лучше рассмотреть татуировку, идущую вдоль его ребер: Брайден Дрю Клемент. Ниже, более мелким шрифтом, дата его рождения и смерти. Еще одна жизнь, ушедшая слишком рано. Эдриан любил своего брата и потерял его, точно так же, как я любила и потеряла Мэдди. Боль у всех разная. Но горе и страдание каждого важны и не имеют различий.

– Это было действительно тяжелое время для всех нас, – говорит Эдриан, поправляя рубашку. – Особенно для моей мамы. Бущующие после родов гормоны и горе. Она была в депрессии, и эта депрессия повлияла на всех нас. Мама знала это, но ничего не могла поделать. Так мы все оказались у психотерапевта.

– Помогло? – спрашиваю я, снова прислоняясь головой к его спине. Эдриан крепче сжимает мои руки, погружаясь в этот момент, будто эта близость – самая приятная вещь на свете.

– Это не избавило меня от боли или чувства несправедливости, но было приятно осознавать, что есть кто-то, кто может тебя выслушать, и ты не будешь для него обузой. Например, для моих родителей, которые потеряли ребенка. Я не хотел усугублять их положение.

Эдриан выразил то, что пережила я. Я должна быть благодарна судьбе за то, что осталась жива, но теперь я единственный ребенок в семье, где родители учатся принимать свою утрату.

Эдриан поворачивается ко мне, я вижу его лицо.

– На самом деле мой психотерапевт очень помогла. Ты знаешь, как я иногда раздражаю окружающих?

– Я думала, это называется «быть забавным», – смеюсь я.

– Я и есть забавный. Я просто признаю тот факт, что могу раздражать, даже когда бываю забавным.

В его голосе снова слышатся насмешливые нотки, снижающие градус напряжения, но в то же время сближающие нас.

– Тебе нужно попытаться принять это.

– Хорошо, я принимаю.

Снова воцаряется тишина. Его взгляд скользит по моему лицу, пока не останавливается на моих губах.

– Итак, ты сказал, что иногда раздражаешь, – мягко говорю я.

– Так и есть, – говорит он неуверенно, а я все еще улыбаюсь ему, все еще с удовольствием смотрю в его карие глаза, все еще чувствую тепло его руки в своей. – Оказывается, смешить людей – единственно верный способ справиться с горем. Я попытался привлечь внимание своей семьи и заставить их смеяться, а теперь не могу остановиться.

– Ты научился всему этому на терапии, да? – Я ловлю себя на мысли, что сама к этому склоняюсь.

– Да. – Он наклоняет голову и придвигается чуть ближе, говоря тихо, пока не переходит на шепот. – Она раскусила меня. Вас когда-нибудь ловили на попытке рассмешить вашего психотерапевта? Уверяю тебя, это приводит к неприятным последствиям.

Он так близко, что его дыхание касается моей щеки. Я закрываю глаза и шепчу в ответ:

– Я буду иметь это в виду.

Его губы касаются моих, мы оба улыбаемся, расслабившись, ощутив чарующее утешение и забыв обо всем, что могло делать нас несчастными.

Но через мгновение Эдриан отстраняется:

– Извини, м-м-м. – Он нервно смеется, встает, берет меня за руку и добавляет: – Сейчас не лучшее время.

Я позволяю ему поднять меня на ноги и пытаюсь выдавить из себя смешок, но вместо этого чувствую, как краснею.

– Потому что мамы и дети могут нас увидеть?

– Ну, и это тоже. – Он оглядывает пустую игровую площадку и чешет затылок. – Нет, я имею в виду, что сейчас, учитывая все обстоятельства, возможно, не самое подходящее время. – Он проводит рукой по уху. – Люди по-разному ведут себя, когда горюют. Вот почему я предложил заказать вафли, ты себе, а я себе, как друзья. Я не хотел использовать тебя в своих интересах или что-то в этом роде.

Эти извинения показались мне не чем иным, как отговоркой.

Он берет обе мои руки в свои:

– Ты мне искренне нравишься, и я буду рядом с тобой, но если это станет чем-то более личным, я готов ждать до тех пор, пока ситуация не исправится и ты вновь не почувствуешь себя нормально.

Он не отводит взгляда, не улыбается и не пытается рассмешить меня, и, возможно, все эти факторы убеждают меня, что он говорит правду. Между нами словно пробежала искра. Никто из нас не может знать наверняка, насколько уместным был этот поцелуй. Но сдержанность Эдриана меня успокаивает. Он знает, что я в затруднительном положении, и не хочет оказаться не тем парнем. Он хороший, такой, каким я себе его и представляла.

– Думаю, я тоже этого хочу, – говорю я.

– Значит, мы можем продолжить? – говорит он.

– Да. – Я улыбаюсь. – Можем.

Он снова смотрит на меня, на мои глаза и губы, и я чувствую, как нарастает влечение. Близость. Почему парень, уважающий меня как личность, так чертовски привлекателен?

– Я хочу тебе кое-что сказать, – говорит он, усиливая напряжение между нами. – Но сначала спрошу: ты не голодна?

Я вздыхаю