Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

такой эксперимент не нужно, потому что удастся он, лишь, если ваша смерть произойдет за квантовое время — ведь это квантовый эксперимент, в мире классической физики ничего подобного случиться не может. А квантовый эксперимент требует квантового времени — то есть смерть должна последовать в течение чрезвычайно малой доли секунды. Сорок семь нулей после запятой!

Шутка физика, чтобы привлечь внимание к идеям многомировой теории. Это Тегмарку удалось, а описание «квантового самоубийства» даже вошло в некоторые (не все!) учебники. Но в наши дни… тридцать лет спустя… К тому же, доктор Бохен был не физиком, а математиком.

— Конечно, — как можно мягче произнес Розенфельд, — я знаю об идее Тегмарка. А лично… Нет, мы не знакомы.

Но при чем здесь ваш брат? — хотел он спросить. Впрочем, вопрос был понятен.

«Джерри хотел себя убить». Были причины?

«Чисто математически». Это как?

— Однажды, — заговорила мисс Бохен, — Джерри приехал в прекрасном настроении, только что вышла его большая статья, мы распили по этому поводу бутылку «кьянти». И тут Джерри говорит: «Джейн, я придумал математический трюк, с помощью которого…» Он замолчал на середине фразы, будто пожалел, что сказал лишнее. Я спросила: «Что?» Мне было интересно, Джерри всегда рассказывал о своих идеях, его энтузиазм меня заражал, мне начинало казаться, я тоже живу в мире чисел и формул, и там хорошо… если вы понимаете, что я хочу сказать. Джерри на меня посмотрел, будто раздумывал, стоит ли говорить…. «Ну же, — настаивала я. — Начал, так продолжай». Он улыбнулся… У него была специфическая улыбка, только для меня… так мне хотелось думать. Улыбка счастливого ребенка. Он ведь и был счастливым ребенком, который всегда слушается маму. «Я придумал математический трюк, — продолжил Джерри, видя мое нетерпение, — с помощью которого можно…» И опять замолчал. Меня разобрало любопытство. Обычно, если Джерри начинал рассказывать о своей работе, его было не остановить! Он так увлекался, что я не могла усадить его за стол, когда подходило время обеда или ужина. И он никогда не грузил меня формулами… впрочем, я это уже говорила. А тут… Он перевел разговор на другую тему, что-то о моем новом платье, какой-то комплимент, в общем, ушел от ответа, и это показалось мне странным. Потому и запомнила.

— Но вы сказали…

— Я знаю, что сказала, — неожиданно сердито оборвала мисс Бохен и, протянув руку, мягко коснулась ладони Розенфельда. — Простите. Я первый раз… То есть я пыталась поговорить с профессором Ставракосом, но он посмотрел на меня с такой неприкрытой неприязнью, что я прикусила язык. Пыталась завести разговор с доктором Мишлером, это близкий друг Джерри и коллега… был. Но он от меня просто сбежал, извините, мол, мисс Бохен, я тороплюсь, семинар, как-нибудь в другой раз. Никто не пожелал меня выслушать.

Кроме меня, подумал Розенфельд. Но и мне она пока ничего не сказала, кроме странной и бессмысленной фразы. Скорее всего, не поняла брата.

— На другой день после того разговора, — продолжала мисс Бохен, — Джерри улетал в Принстон, а я была занята на работе, обычно я провожала его в аэропорт, а в тот день не могла, и мы попрощались дома. Он поцеловал меня в щеку и сказал с мечтательной интонацией, будто речь шла о круизе на океанском лайнере… Или нет, круизы его не интересовали. Будто говорил о будущей Филдсовской премии. Удивляюсь, почему он ее так и не получил. Впрочем, Джерри был не честолюбив… Я хочу сказать: о смерти не говорят с такой улыбкой. А он сказал: «Джейн, я теперь знаю: математика может создать жизнь, математика может убить, реально, на самом деле. Создать жизнь, но непременно убить создателя, потому что, из математики возникнув, жизнь в математику и возвращается». Должно быть, он понял, как я ошеломлена, обескуражена — и быстро добавил: «Не смотри так, Джейн. Это только математика. Я математик или кто?» Еще раз чмокнул меня в щеку и пошел к лифту. Оглянулся, махнул рукой и… Уверяю вас, доктор Розенфельд, он выглядел счастливым.

Она дважды произнесла «убить», хотя совсем недавно не могла выговорить слово «смерть». Розенфельд подумал, что Дженнифер (непроизвольно он мысленно стал ее так называть, хотя вряд ли решился бы произнести вслух) не связывала слова, сказанные братом, с его реальной, а не математической смертью. Он сам и его наука были для нее разобщены настолько, что даже смерть их не соединяла.

И это хорошо.

Потому что мысль, пришедшую неожиданно и без всяких, казалось бы, оснований, следовало сначала хотя бы запомнить, а потом обдумать, Если у этой мысли окажется продолжение, о котором следовало бы думать.

— Он больше не возвращался к тому разговору, я как-то намекала, но Джерри делал вид, что не понимает, а может, действительно не понимал. Может, сам забыл, о чем тогда шла речь. А я… — Она помолчала, что-то поискала взглядом в комнате, Розенфельд не понял, что именно. — Я спрашивала профессора Ставракиса о том последнем дне. Может, было что-то? Плохое самочувствие? Болело сердце? Можно было догадаться, что с Джерри не все в порядке, даже если он скрывал. От них невозможно чего-то добиться! Качают головами, пожимают плечами, отводят взгляды, уходят от вопросов… «Все как всегда»… «Доктор Бохен был в своем кабинете», «позвал по телефону Кримана, это его докторант, работал в соседней комнате»… «Доктор Бохен сидел, откинувшись на спинку кресла и прижимал левую руку к груди, а в правой держал телефон»… «Скорая приехала минут через пять»… В больницу с Джерри поехал Криман, ждал в коридоре, ему сообщили, что Джерри удалось спасти, и он позвонил Ставракосу. Прошло несколько часов, Джерри отошел от наркоза, открыл глаза и…

Она так и не произнесла слово «смерть». Пока слово не сказано, реальность не существует.

— Вы видели записку?

— Да. — Она помедлила. — Не знаю, почему это написано. Про что и как. Короткий текст, я запомнила. «Когда знаешь, что делать, и знаешь — как, то нет ничего легче, чем сделать и…» На этом строка обрывается.

— Вот как… — ошеломленно пробормотал Розенфельд.

Дженнифер потерла пальцами виски — заболела голова? — и произнесла удивительную фразу, неожиданную и точную.

— Джерри ничего не писал. Он проснулся после наркоза, через несколько минут у него случился второй инфаркт…

— Но…

— Когда человек просыпается после наркоза, вряд ли он станет сразу просить бумагу и ручку, да ему никто и не даст.

— Но…

— Да, — перебила Дженнифер. — Почерк Джерри, я его узнала. Но врачи, дежурившие у его постели, я говорила с доктором Стивенсом, утверждают, что Джерри ничего не писал и не смог бы.