Изъян - Алекс Джиллиан

Придвинувшись к краю постели, опускаю ноги на пол, и сквозняк тут же касается щиколоток. Слишком целенаправленно, словно только и ждал, когда я выберусь из укрытия.

Вздрогнув, машинально закидываю озябшие ступни назад, укутывая их полами халата. Свет внезапно начинает моргать, полумрак сгущается и дрожит, как ртуть. Пространство сжимается вокруг, заставляя меня всматриваться в каждую колышущуюся тень.

Никого… Ни движения, ни шороха. Только пульсация тишины. Но я знаю, что он снова здесь. На границе слуха различаю еле уловимое дыхание, напоминающее шелест крыльев ночных мотыльков.

Широко распахнутыми глазами я всматриваюсь в темноту, медленно меняющую форму. Сначала неровный силуэт, как пятно воды на стене, потом очертания плеч, тонкая шея, склоненная голова и прозрачно-голубые глаза, смотрящие на меня из-под светлых вихров, упавших на лоб.

Свет моргает еще раз, и леденящий холод расползается по мышцам, лишая мое тело подвижности, а легкие — кислорода.

— Илья…, — хрипло выдыхаю я, беспомощно хватая воздух губами.

— Я никогда бы тебя не обидел, — повторяет он то, что я уже слышала на границе между сном и явью. — Я не хотел.

— Чего ты не хотел?

— Чтобы ты ушла, — детский голос ломается, переходя в сдавленный плач, от которого разрывается и кровоточит сердце. — Никто не играл со мной. Никто не замечал. Только ты, Ева.

Маленький, несчастный одинокий ангел. Харт ошибся… как же сильно он ошибся на его счет.

Страх резко отступает, полностью вытесненный бесконечным состраданием и глубокой скорбью. Безысходность и отчаянье разрывают душу. Невинная жертва жестоких взрослых чудовищ….

Он должен был жить. Должен был.

— Я не мог тебя отпустить, — его тихий голос вновь прорезает тишину. — И он тоже не может.

Илья протягивает ко мне бледную руку, все с тем же зеркальцем на раскрытой ладони. Он делает шаг вперед, глядя на меня потемневшими глазами… или мне только кажется, что свет в них гаснет, уступая место черноте.

— Оно все еще у него, — едва слышно шепчет он, сдавливая зеркало в кулаке и прижимая его к груди. — Здесь.

Я содрогаюсь от ужаса, глядя, как сквозь стиснутые пальцы проступают окровавленные осколки, прорезая кожу и плоть, но прежде, чем они успевают осыпаться на пол, призрачный мальчик снова исчезает в пламени и дыму, оставляя меня одну с бешено колотящимся сердцем и вкусом пепла на губах.

Я закрываю глаза, беззвучно всхлипываю и прячу лицо в ладонях. Запах крови и гари словно въелся в мою кожу и пропитал все круг. Понимаю, что это лишь морок, отчаянный вопль моего подсознания, уставшего раз за разом кричать о том, что мой разум не хочет слышать и отказывается понимать.

Переждав эмоциональную бурю и выровняв дыхание, я, наконец, чувствую, как к атрофированным мышцам возвращается подвижность, а сковывающий холод сменяется лихорадочным жаром. В горле першит, воздуха катастрофически не хватает. Мне нужно в прохладу, проветрить голову, или я просто сойду с ума.

Вскочив с кровати, я спотыкаюсь о туфли и бросаюсь к двери. Ручка холодная, как металлическая змея. Щелчок замка звучит слишком громко, действуя на меня, словно выстрел в упор.

Коридор встречает вязкой тишиной и тусклым светом ночников. Воздух застоялся, пахнет пылью и чем-то сладковато-тяжёлым, как пролитое вино. Я делаю несколько шагов, опираясь ладонью о стену, и замираю. На полу видны влажные отпечатки босых детских ступней. Следы уходят в сторону служебного крыла.

Сердце вздрагивает. Это Илья? Очередная игра? Предупреждение? Или зов?

В глубине коридора мелькает размытый силуэт. Светлые волосы, джинсовые шорты, испачканная в масляной краске рубашка. Он всегда приходит в одной и той же одежде, которая была на нем в тот страшный день. Иногда она тлеет на нем, осыпаясь пеплом, а порой Илья выглядит абсолютно реальным и живым, вызывая еще больший подсознательный ужас.

Он поворачивает голову, и на миг его взгляд пересекается с моим. Призрачный свет выхватывает очертания лица, потом всё растворяется, оставляя лишь шлейф холода и невыносимое ощущение пустоты.

Словно под гипнозом я двигаюсь туда, где только что стояла его тень. Не думая, не анализируя, не пытаясь найти разумные объяснения…

Шаг, другой, третий.

Толкаю дверь с надпись «только для персонала», которая оказывается не заперта. Внутри слабо освещенный лифтовой холл, справа небольшой темный проем и лестница, ведущая только вниз. Следуя за отпечатками на полу, я направляюсь именно туда.

Металлические пролёты уходят в темноту, перила покрыты прохладным конденсатом. Холодный воздух обдаёт лицо, а от стен идёт едва уловимая вибрация, отзываясь гулом, похожим на работу трансформаторов или вентиляционных шахт. Рациональное объяснение напрашивается само, но внутренний холод не уходит.

С каждой ступенью темнота сгущается, воздух становится плотным. Редкие лампы под потолком мигают, высвечивая фрагменты пространства: ржавый знак на стене, отсыревшую плитку, свисающую с потолка паутину, частицы пыли, кружащиеся в спертом воздухе.

Да тут фильмы ужасов можно снимать. Атмосфера жутковатая даже для технического помещения, хотя, может быть, зря нагнетаю, учитывая, сколько лет этим корпусам.

Впереди снова мелькает знакомая детская фигура, невесомо перемещаясь на нижнюю площадку, а потом плавно растворяется в теплом мерцании.

Я ускоряю шаг. Перила мокрые, ладонь скользит, оставляя след. Вибрация в кирпичной кладке становится отчетливее и тяжелее, отдавая в грудную клетку. Последний лестничный пролет выводит в узкий коридор с низким потолком. Из глубины тянет теплом и резким ароматом смол и прогретого воска. На полу всё ещё видны следы маленьких ступней, но уже размытые, словно слизанные сквозняком.

Коридор резко уводит влево, свет становится чуть ярче, стены переходят в арочные своды, пол уходит вниз с лёгким уклоном. На стенах появляются старые, потемневшие рельефы, едва различимые под слоем побелки. Линии рисунков сплетаются в узор, который тянется к сводчатой деревянной двери в конце прохода. Поверх облупленной краски виднеется свежая латунная круглая табличка с выгравированным знаком клуба. Зловещий вибрирующий звук усиливается, вызывая тревожную дрожь.

Никакие это не трансформаторы и не вентиляционные шахты.

Чувствуя себя тупой, нарывающейся на топор маньяка блондинкой из дешевого хоррора, я упрямо подхожу к источнику шума и тяну на себя кованное кольцо. Петли отзываются коротким, глухим скрипом. Из узкой щели вырывается золотистое свечение, в нос бьёт густой запах ладана, плавящихся свечей и горечи трав, от которых кружится голова.

Бесстрашно ныряю внутрь, бесшумно прикрываю за собой дверь. После коридорной тьмы становится слишком светло, фокус на мгновенье плывет, но зрение быстро выравнивается.

Передо мной овальный зал с зеркальными стенами. Пламя от свечей дрожит и множится в отражениях, распадаясь на холодные отблески. По периметру плотными рядами стоят босоногие люди в