Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

Розыски близких и дальних родственников Ольги Сергеевны, предпринятые по поручению Коноплева лейтенантом Тихоновым, не дали результатов. Большинство из них не пережили долгих блокадных зим Ленинграда.

С разрешения прокурора в квартире Ольги Сергеевны был произведен обыск. В ящике тумбочки лежали паспорт и пенсионная книжка — документы, без которых люди обычно в дорогу не отправляются…

Коноплев показал фотографию Ольги Сергеевны Виталию Пустянскому. Не узнаёт ли он в этой гражданке ту даму, которая была с Лукошко на выставке фарфора?

Он ответил неопределенно:

— Кажется, та была гораздо старше. Может, Марина запомнила? Она художница. У нее глаз наметанный.

Марина ответила:

— Лица не запомнила, больше смотрела на ее платье. Серое, отделанное серебряными кружевами… И нитка жемчуга… Настоящего. Очень красиво.

Коноплев, прихватив с собой Марину, вновь отправился на квартиру Ольги Сергеевны. В присутствии понятых распахнули дверцы шкафа. Марина воскликнула:

— Да вот оно! — Среди немногочисленных нарядов висело серое шерстяное платье, отделанное серебряными кружевами. Марина подтвердила: да, на выставке фарфора вместе с Лукошко была владелица этого платья. Сомнений нет.

Соседям, почтальону, участковому врачу предъявили фотографию Семена Григорьевича. Интересовались: не видели ли они этого человека у Ольги Сергеевны. Утвердительный ответ дал только один человек — врач, молодая энергичная женщина.

— Я на этом участке недавно, примерно с год, — сказала она. — Приезжаю однажды по вызову, дверь открывает этот гражданин… Я его сначала за мужа больной приняла. Потом уже узнала, что ошиблась, муж ее незадолго до этого умер. Она объяснила: это сослуживец мужа. Друг, что ли…

— И часто этот сослуживец бывал у нее? — спросил Коноплев.

— Да все время, пока она болела. Тихий, услужливый. Он ее, можно сказать, вы́ходил, спас. Она тяжело болела.

Итак, еще одна, пожалуй, самая смелая гипотеза Коноплева подтвердилась. Ольга Сергеевна Смирницкая и была той самой Прекрасной Дамой, которую он разыскивал. Еще недавно она и Лукошко были врагами, причем врагами непримиримыми, потому что за их плечами лежали по-разному прожитые жизни. И казалось, не было на всем белом свете такой точки, где могли бы пересечься линии их судеб.

Что могло объединить эту гордую и чистую женщину с прохиндеем Лукошко? Судя по всему, ничего. Эти двое людей находились по разные стороны границы, отделяющей добро от зла.

Почему же Коноплеву пришла в голову мысль попытаться соединить их жизненные линии, их судьбы? Прежде всего — таинственность, которой были окутаны отношения Лукошко с его новой знакомой. Эта таинственность была бы объяснима, если бы речь шла о романе существ совсем юных, еще не вышедших из-под родительской опеки, или, наоборот, людей зрелых, но не свободных, связанных узами брака, мешавшими им свободно отдаться своей страсти. Здесь случай был иной.

Если этой Дамой была Ольга Сергеевна, то все становилось ясным и понятным. Женщина, недавно потерявшая любимого мужа, дорожившая его памятью, не могла в глубине души не считать если и не преступлением, то позором новые близкие отношения. И с кем? С Семеном Григорьевичем, человеком, который совсем недавно пытался самым подлым образом обмануть ее, выманить за бесценок дорогую для нее вещь. Если такое с ней произошло, если Лукошко удалось каким-то непонятным образом увлечь ее, то, конечно, первым делом она должна была позаботиться о том, чтобы сохранить новые отношения в тайне. От кого? Конечно, прежде всего от оркестра, коллектива, с которым на протяжении многих лет была крепко-накрепко связана жизнь ее мужа, дирижера, и ее собственная жизнь и мнением которого, как она знала, нельзя было пренебречь.

— Не понимаю, зачем ей нужно было говорить соседям, что собирается уехать к родственнице, если у нее этой самой родственницы даже в наличии не имеется? — спросил Тихонов у Коноплева, когда они после осмотра квартиры Ольги Сергеевны возвращались на Петровку. Николай Иванович и сам уже задавал себе этот вопрос. Неожиданно родился ответ:

— Я думаю, они с Лукошко собирались съехаться. Жить хотели у него, там ведь коллекция, ее не бросишь. Вот она и придумала этот свой отъезд к дальней родственнице, чтобы в доме не знали о ее вторичном замужестве.

— Почему это надо было скрывать?

— Стеснялась соседей. Любимый муж совсем недавно умер, а она уже нового завела. И потом, ведь ей уже пятьдесят. В этом возрасте люди не любят выставлять своих чувств напоказ.

— И где же она теперь? Неужели…

Коноплев не ответил. Отвернувшись, смотрел в окно «Москвича» на ажурные ограждения Большого Каменного моста и дальше — вниз, на блестевшую реку, по которой стремительно двигался навстречу течению белый речной трамвай.

В пять утра, когда под напором солнечных лучей лиловые шторы на окне стали нежно-сиреневыми, Николай Иванович, стараясь не шуметь, встал с кровати и отправился в соседнюю комнату. Там в углу стоял маленький письменный столик, за которым он дома работал. Достал из ящика лист со знакомой схемой… Лента реки… Крымский мост… Чуть ниже его, напротив здания Картинной галереи, крестиком помечено место, где выловлен труп Лукошко. А выше моста — другой крестик. Его Николай Иванович нанес на бумагу вчера…

Несколько дней назад, давая поручение лейтенанту Тихонову, Коноплев сказал:

— Не такой человек Ольга Сергеевна, чтобы после смерти Лукошко уехать куда-то к родственникам и там затаиться. Скорее всего, она, так же как и он, пала жертвой убийцы. Поговори-ка еще раз с экспертами…

Наутро Тихонов доложил:

— Есть новости, товарищ подполковник… По нашей просьбе товарищ Подгорцев еще раз исследовал веревку, которой обвязан был труп Лукошко. Веревка перетерта. В ней обнаружены древесные частицы. Должно быть, какая-нибудь свая…

— Если бы свая, то она торчала бы из воды… Ты бы ее давно углядел…

— Она может и не выглядывать из воды.

— Как же ты тогда ее отыщешь?

— Речники обещали помочь.

Снова ожидание… И снова новости… Обнаружены затопленные сваи метрах в 700 от того места, где выловлен был труп Лукошко. Сегодня в семь утра туда на катере из Речного порта отбыла бригада, в составе которой находились Тихонов и аквалангист.

Коноплев взглянул на телефонный аппарат, и тот, словно подчиняясь неслышимому приказу, тотчас же зазвонил:

— Нашли, Николай Иванович!

Лейтенант Тихонов звонил из телефона-автомата. Аппарат был неисправен, голос сопровождался каким-то неприятным металлическим дребезжанием.

— Ну!

— Она это, товарищ подполковник. Сомнений нету.

— Не торопись, подожди заключения экспертизы.

— Да нет, она это, товарищ подполковник, — уверенно произнес Тихонов. — Тот же целлофан, та же веревка, тот же брезент. Кому же еще быть?

…«Смерть наступила от механической асфиксии органов шеи…» — Коноплев отодвинул заключение медэкспертизы и встал из-за