Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

— Кеша, ты ничего не понимаешь.

— Извините, Дмитрий Семенович, можно вас на два слова…

Митя с облегчением отвернулся от наседавшего на него приятеля, но, узнав Коноплева, помрачнел.

— Вы? Чем могу быть вам полезен? — пробормотал он.

Коноплев попридержал шаг, удерживая Митю рядом с собой.

— Вы принесли такой шикарный венок. Вы знали эту женщину?

— Нет. Не знал. — Митя важно надул щеки и склонил голову: — Кто бы она ни была… Но отец любил ее. Я не мог остаться равнодушным к ее гибели.

— А откуда вы знаете, что отец ее любил? Он что — говорил вам об этом?

— Ничего он мне не говорил. Но слухом земля полнится. В оркестре все знают, от них ничего не скроешь.

— Послушайте, Дмитрий Семенович, а вы не задавались вопросом: почему их убили обоих?

— Откуда я знаю?! Почему вы меня спрашиваете? Спросите лучше того, кто это сделал!

— Вы имеете в виду…

— Пустянского! Это он! Мерзавец! — Митя поднес руку ко рту, вцепился в нее зубами, как бы удерживая рвущееся из груди дыхание.

— Вы его когда-нибудь видели?

— Пустянского? — В Митиных глазах была мука. Он пошлепал влажными губами, затряс головой: — Нет, я его никогда не видел! Боже, как мне это все надоело!

— Что именно?

— Все, все! Весь этот кошмар… Все эти трупы, похороны. Я ему говорил, да, я ему говорил… Сколько раз! Он не послушал. А теперь и сам в могилу ушел, и ее с собой прихватил!

«А он, оказывается, истерик».

— Можно, я пойду?.. Мы спешим.

— Конечно, идите… С вашего разрешения, я к вам зайду на днях. Хочу еще раз взглянуть на коллекцию.

— Хорошо, — сквозь зубы процедил Митя и вприпрыжку бросился вслед за своим приятелем. Провожая взглядом удаляющуюся фигуру Мити с покатыми плечами и по-женски широким тазом, Коноплев вдруг вспомнил: Пустянский как-то упомянул, что в тот день, когда он впервые перешагнул порог квартиры Лукошко, дверь ему отворил сын. Между тем Митя только что сказал, что никогда не видел Пустянского. Конечно, он мог знать его в лицо и не знать по фамилии… Надо будет выяснить, в чем тут дело.

После окончания похорон Коноплев вместе со всеми неторопливо направился к кладбищенским воротам. Поискал глазами Ерохина, однако не нашел, по-видимому, тот ушел раньше. Конечно же теперь, когда отыскалась вторая жертва, следователь с удвоенной энергией будет требовать от Николая Ивановича ускорить розыск убийцы.

МАТЬ И МАЧЕХА

— Ну? — спросил Николай Иванович.

Лейтенант Тихонов, голубоглазый, скромный, точно девушка, присел на уголок табурета и, облизнув языком свежие яркие губы, сказал:

— Кое-что есть…

— Выкладывай! Не тяни…

Коноплеву нравился этот парень. Сила из него не перла наружу, как у Сомова, не выхлестывала водоворотом слов, как у Ворожеева, но была запрятана глубоко, и запасы ее, еще как следует не разведанные, могли оказаться огромными. Почему-то Коноплев верил, что так оно и окажется.

Тихонов начал без подготовки, не заглядывая в папку, которую держал на коленях:

— 16 октября прошлого года совершено хищение в квартире гражданки Лопатиной Антонины Дмитриевны, проживающей по адресу: Шаболовка, дом 33, квартира 47.

— Кто-нибудь привлекался?

— Гражданка Лопатина показала, что кража — дело рук ее бывшего воспитанника Ивана Булыжного, который однажды, будучи в нетрезвом виде, пытался силой вломиться к ней в квартиру и выкрикивал по ее адресу всевозможные угрозы, что могут подтвердить многочисленные соседи. Они выбежали на лестничную клетку, привлеченные шумом… По этому сигналу местным отделением милиции было произведено дознание. За неимением доказательств, уличающих Булыжного в хищении, дело было прекращено.

— Что же вам дает, Тихонов, основание считать, будто это дело представляет для нас интерес?

— Дверь квартиры Лопатиной была вскрыта посредством отмычки…

— И это все?

— Нет, не все… Отмычка изготовлена по слепку. Из замка были извлечены частицы пластилина.

— Химанализ делали?

— Вот результаты.

Тихонов извлек из папки и положил перед Коноплевым листок — акт экспертизы.

— А где второй? — нетерпеливо произнес подполковник.

Тихонов улыбнулся — они с Коноплевым понимали друг друга с полуслова, и это, по-видимому, было ему приятно — и положил рядом с первым актом второй.

— Этот — по квартире Лукошко?

— Да…

— И что — совпадают?

— Убедитесь сами.

— Что еще?

— Из опроса соседей удалось выяснить, что за несколько месяцев до ограбления у Антонины Дмитриевны появился жених. Ходил недели две, распивал чаи с вареньем. А потом скрылся: не сошлись характерами.

Теперь Коноплев с одобрительной улыбкой смотрел на молодого лейтенанта:

— Внешность жениха я тебе сам опишу. Коренастый, ходит вразвалку, а под левым ухом…

Тихонов кивнул:

— Жировик…

— Клебанов! Ну что могу тебе сказать… Молодец! Напишу рапорт начальству с просьбой отметить в приказе.

— Это еще не все…

По сверканию тихоновских глаз подполковник понял, что его ждет еще одна интересная новость.

— Благодарности в приказе, я вижу, тебе мало. Медали захотелось?

Природа наградила Тихонова редкой зрительной памятью. Стоило ему, хотя бы мельком, увидеть человека, как тот запечатлевался в его памяти. Правда, последний случай был довольно сложный, даже для Тихонова.

Пострадавшая, дородная, пышущая здоровьем дама по имени Антонина Дмитриевна обрушила на молодого красивого лейтенанта такой водопад восклицаний, жарких вздохов, нежных обволакивающих взглядов, что поначалу он заробел и начал думать только о том, как бы поскорее покинуть эту просторную, все еще богатую, несмотря на недавнюю кражу, квартиру, вырваться из полных, но мощных рук ее хозяйки. Однако сработало профессиональное любопытство, особый локатор, чутко улавливающий все то, что хотя бы как-то могло иметь отношение к расследуемому делу. Тихонову показалось странным, что Антонина Дмитриевна, вопреки фактам, явно уличавшим ее бывшего жениха Клебанова в совершении неблаговидного поступка, всю ответственность за ограбление упрямо валила на своего бывшего воспитанника Ивана Булыжного. Она до того разгорячилась, что сорвалась с места, выхватила из серванта деревянный ларец, на крышке которого масляными красками неумело были изображены озеро и плывущий по нему лебедь, и, вывалив на стол груду фотографий, принялась в ней судорожно рыться.

— Вот этот байстрюк! Только поглядите на него! Набычился, взгляд исподлобья, губу закусил, того и гляди, гадость какую-нибудь выкинет. Где были мои глаза, зачем ввела его в свой дом, это же преступник, готовый преступник! Что хотите говорите, а я буду твердить свое: это его работа. Он ко мне забрался, больше некому.

Тихонов взглянул на фотографию мельком — парень как парень, худоват только, а так ничего, и почему только Антонина Дмитриевна на него взъелась — непонятно. Но вдруг заинтересовался: что-то в лице паренька, изображенного на порыжевшей любительской фотографии, показалось ему знакомым. Поинтересовался, нет ли других, более