Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

Степанида заробела и спорить с хозяйкой не стала. Икона перекочевала в московскую квартиру — только она ее и видела.

Степанида вспомнила об этой иконе в последний миг своей жизни. Сказала Ивану:

— Сходи к ней… Икону возьми… Не хочу, чтобы у нее, у супостатки, оставалась. Знаю, на стену не повесишь, так в шкафу схорони… Хочу, сынок, чтоб с тобой было благословение божье…

Едва Иван переступил порог дома, где жила его бывшая приемная мать Антонина Дмитриевна и где когда-то жил он сам, как обида, тоска, гнев мутной волной нахлынули на него. Когда-то, давным-давно, восьмилетним мальчонкой он вместе с дородной властной женщиной поднялся по широким ступеням в свой новый дом. По этой же лестнице некоторое время спустя, униженный и оскорбленный, он спускался вниз. Рядом с ним, обнимая и прижимая его к своему худенькому, почти невесомому телу, шла бабка Степанида, приговаривая: «Ничего, дитятко, ничего. Проживем…» Так получилось, что богатая, полная жизненных сил женщина оказалась жадной, черствой и скудной на проявление человеческих чувств. А бедная, старая женщина — бесконечно щедрой в любви и доброте. И вот теперь он шел к мачехе, чтобы выполнить последнюю волю той, которая заменила ему мать.

На мгновение задержался у знакомой, обитой коричневым коленкором двери. Определил: появился еще один замок — третий. Видимо, богатства продолжали расти и умножаться в этой квартире, вытесняя из нее людей, а из людей — людское.

Позвонил. За дверью послышались тяжелые шаги, щелкнул один замок, второй, третий… Дверь приоткрылась, ее удерживала цепочка. В щели показалось распаренное от кухонного жара лицо Антонины Дмитриевны.

— Вам кого?

— Я — Иван… Пришел, чтобы выполнить последнюю волю Степаниды. Она просила вас вернуть икону.

— Что?! Какую икону?

— «Богоматерь от бедственно страждущих».

По своему обыкновению Антонина Дмитриевна тотчас же перешла на крик:

— Ты как посмел сюда явиться? Я же сказала, чтоб ноги твоей не было у меня в доме!

Ивана охватила злоба:

— Это не ваша вещь! Она вам не принадлежит! Отдайте!

Антонина Дмитриевна нюхнула воздух:

— Да он пьяный! А ну пошел отсюда, хулиган! А то я сейчас милицию вызову! Был подонком и подонком остался!

Иван что есть силы дернул дверь на себя, но цепочка удержала ее.

— Караул! Грабят!

На площадке начали открываться двери, из-за них выглядывали испуганные лица. Иван повернулся и ушел. Бессильная злоба распирала его грудь. Была бы его воля, он бы вырывал двери таких квартир вместе с цепочками, никакие запоры бы его не удержали.

Вернувшись домой, в свою убогую комнатенку под лестницей, оставшуюся ему в наследство от бабки Степаниды, Иван согрел на плите чайник, разыскал на полке в шкафу засохший кусок сыра и ломоть зачерствевшего хлеба и теперь вершил свой ужин, разложив нехитрый съестной припас прямо на клеенке.

В этот момент стукнули в дверь и позвали:

— Иван, к вам!

Он, как был, в голубой майке и синих тренировочных штанах, шагнул к порогу и остолбенел, увидев перед собой красавицу Нину, жену Дмитрия Лукошко. Он готов был сквозь землю провалиться! Нина видит его в этой жалкой комнате и в таком виде! «А, плевать, что мне эта дамочка», — тотчас же успокоил он себя, но на щеках его загорелся лихорадочный румянец, потому что образ Нины уже давно, несколько месяцев, тревожил его.

— Что ж вы не приглашаете меня в свои хоромы? — насмешливо проговорила она, шагнула в комнату, сбросила со стула засаленное кухонное полотенце и села.

— Чаю налить? — только и нашел что сказать Иван.

— С удовольствием выпью, — неожиданно ответила Нина. — А то меня что-то знобит…

Ее и вправду била мелкая дрожь.

Он молча налил ей в чашку с обитыми краями крепкого чая, и она так же молча выпила.

Булыжному давно уже следовало бы сказать: «Чем обязан?» — и услышать от Нины объяснение ее неожиданного появления в своем доме. Но он был как во сне, ему хотелось, чтобы это длилось вечно — и питье чая, и молчание.

— Плохо у вас! — оглядев комнату, проговорила Нина. — Мне не нравится. Вот что давайте сделаем: пойдемте куда-нибудь и поужинаем. Вы знаете какое-нибудь приличное место?

— Знаю. Кафе «Лира».

— Ну что ж, «Лира» так «Лира». Одевайтесь. Или вы так пойдете? — она издевалась над ним, а он терпел и, кажется, готов был терпеть дальше.

В кафе «Лира» знакомая официантка быстро усадила их за столик… Наступила минута, когда Нине надо было объяснить Булыжному, что означает ее странное появление. Она выглядела такой уверенной, но если бы Иван только знал, какая растерянность царила в ее душе. Она смело начала, не зная, что скажет дальше.

— Меня просил переговорить с вами Митя, мой муж.

Булыжный сморщился как от зубной боли и резко отодвинул от себя тарелку со шницелем:

— Ваш муж? Что ему от меня надо?!

— Ему кое-что от вас надо, — отвечала Нина. — Но я не собираюсь об этом говорить… потому что мне наплевать на его дела.

Булыжный сидел растерянный, ничего не понимая.

— Я приехала к вам потому, что не хотела сегодня оставаться в одиночестве… А вы… я знаю, что мое общество вам не неприятно, — она вызывающе рассмеялась.

— Вы странная женщина, — пробормотал Иван, не зная, что и думать о неожиданном появлении Нины.

— Я знаю, что я привлекательная женщина… Имела не один случай в этом убедиться, — ее голос отдавал полынной горечью. — Но счастливой себя не чувствую. Мужа я не люблю…

Он, удивленный такой откровенностью, пристально взглянул на нее.

— Не спешите торжествовать, Булыжный, вас я тоже не люблю… С чего бы мне вас любить? Я вас совсем не знаю. Но меня к вам тянет. Мне кажется, с вами мне будет интересно. А может быть, я ошибаюсь. Вот сейчас уйду, и больше мы никогда не увидимся.

Она говорила с вызывающей прямотой и эта прямота коробила Ивана, он не привык, чтобы женщины так с ним разговаривали.

Раскатывая на покрытой целлофаном скатерти хлебный шарик, Нина продолжала:

— Всю жизнь мне не везло. Прежде всего мне не повезло с родителями. Я знаю, что не должна так говорить. Но что поделаешь, они мещане и хотели, чтобы я жила так, как они считали это правильным… Из духа противоречия я делала все наоборот.

— Ну и много принесло вам это радости — ваше «наоборот»? — спросил Булыжный.

Она быстро взглянула на него:

— Не знаю, что вы там себе вообразили… Так получалось, что за недолгие минуты радости мне всегда приходилось расплачиваться месяцами тоски и уныния.

— В жизни за все