Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

— Почему? — широко раскрытыми глазами Танюшка смотрит на Николая Ивановича. Он улыбается:

— Подумай над этим сама… Я пока погуляю по залу. Хорошо?

По выражению собранности и сосредоточенности, появившемуся на лице мужа, Танюша догадывается: «Ну вот… Начал работать…» Она покорно кивает головой:

— Иди, иди… Я побуду здесь…

Коноплев ныряет в толпу. Он и сам не знает, что именно привело его сегодня, в этот майский день, сюда, в знаменитую «Третьяковку». Желание доставить удовольствие жене? Конечно. Но не только это… Вдруг всплывает в памяти фраза из последнего письма старика Лукошко, адресованного им бывшему другу коллекционеру Александровскому: «Я думаю вот что: нет такой вины, которой нельзя искупить. Я имею в виду не свою вину перед вами, моя вина неизмеримо больше и шире. Прежде всего это вина перед самим собой. К чему я пришел, чего добился? Окружавший меня огромный мир съежился; жизнь, казавшаяся такой разнообразной, исполненной поисков, новизны, волнений, эта жизнь с дорогами, ручьями, лесами, запахами цветов и сена — всю эту жизнь я попытался вместить, всунуть в обветшавшую квартиру с антресолями. Какая глупость! Но все еще можно исправить. Можно!!! У меня имеется уникальная вещь, даже вы этого не знаете, — рисунки Сурикова с поисками композиции к картине «Боярыня Морозова». Это будет первая ласточка. Если она долетит до места назначения, за нею последуют другие. Да, другие!»

Тренированный, четко действующий мозг (на него-то, не в пример сердцу, пока, слава богу, не приходится жаловаться!), этот мозг услужливо выдал из своих запасников необходимую информацию. Даже не информацию, а намек на нее, зацепку, ухватившись за которую можно попытаться вытащить необходимое звено, пока отсутствующее в цепи умозаключений.

Говорят, самая малая, самая ничтожная причина — брошенный камень или даже громко произнесенное слово — может вызвать в горах стихийное бедствие, миллионотонный обвал, сдвинуть с места кошмарную лавину, все сметающую на своем пути. Убийство человека тоже бедствие, но не стихийное, оно предопределено целенаправленными действиями преступника. Но означает ли сказанное, что он, преступник, свободен в этих своих действиях, что выбор жертвы, времени и места преступления определены в соответствии с его свободной волей? Нет. Выбор этот в свою очередь — результат известных обстоятельств. А вернее сказать, неизвестных. Вот их-то ему, Коноплеву, и предстоит выяснить, проявить, как проявляют на чистом листе фотобумаги уже реально существующее, но еще не видное глазу изображение.

Многие из этих «роковых» для старика Лукошко обстоятельств Коноплеву и его товарищам удалось установить в процессе следствия. И тем не менее подполковника не оставляло ощущение, что полученная картина не полна. Без всякого сомнения, сближение Семена Григорьевича Лукошко с Ольгой Сергеевной в силу каких-то таинственных обстоятельств ускорило приближение трагического конца. Но одного этого было мало, чтобы объяснить случившееся. Имелось еще что-то…

Николай Иванович отыскал суриковскую «Боярыню Морозову», скользнул взглядом вбок и замер на месте, увидав картон с карандашным наброском… Эскиз к картине Совсем забыв о жене, он быстрым, пружинистым шагом вышел из зала и отправился в дирекцию музея. Предъявил удостоверение, задал вопрос:

— Знакома ли вам фамилия Лукошко?

Сотрудник дирекции почесал бородку, заведя в потолок глаза, ответил:

— Кажется, да, знакома… А в чем, собственно, дело?

Коноплев поинтересовался:

— Не этим ли человеком передан галерее эскиз Сурикова?

Сотрудник спросил:

— Когда это могло быть? Это облегчит поиски…

Николай Иванович ответил твердо:

— Совсем недавно… Месяца три-четыре назад.

Из шкафа была извлечена толстая тетрадь. Наконец розовый квадратный ноготь нашел искомую строку:

— Да, в феврале сего года некий Лукошко Семен Григорьевич передал галерее два рисунка Сурикова.

— За деньги? — спросил Коноплев.

Ему ответили:

— Нет, бесплатно. Дар.

Николай Иванович поблагодарил и, довольно улыбаясь, отправился на поиски жены. Подхватил ее под руку:

— А теперь мы идем в буфет, есть пирожные и пить крюшон.

— Но я не хочу пирожных!

— Зато я хочу. — У него действительно разыгрался зверский аппетит. — Скажи, а мог бы, по твоему мнению, покойный Лукошко отдать кому-нибудь даром ценную вещь из своей коллекции?

Танюшка с удивлением смотрит на него:

— Лукошко? Ну что ты, конечно, нет! Такой жадюга!

Николай Иванович чувствует себя так, как чувствовал бы себя Менделеев, узнав, что в пустые клеточки его знаменитой таблицы вписаны названия химических элементов, свойства которых он предсказал заранее, — галлий, германий, скандий. Открытие Коноплева, конечно, куда как скромнее, и все-таки, и все-таки…

В который уже раз он вчитывается в строки официального письма:

«Руководство института от своего имени и от имени общественности выражает глубокую благодарность музыканту Семену Григорьевичу Лукошко за его бескорыстный дар — собрание картин, фарфора и других уникальных предметов искусства и быта. Эта коллекция ляжет в основу создания местного музея, послужит делу духовного обогащения людей. Она даст возможность тысячам сибиряков и гостей нашего городка приобщиться к благородному и прекрасному искусству художников и мастеров прошлого».

Сколько сил пришлось потратить, чтобы заполучить этот документ! Буквально на другой день после посещения Третьяковки Коноплев вызвал к себе лейтенанта Тихонова. Задание было такое: обзвонить все московские музеи, установить, не предлагал ли им в дар какие-либо произведения искусства некий коллекционер Семен Григорьевич Лукошко.

Молодой лейтенант решил не ограничиваться телефонными звонками: дело это ненадежное, рискуешь попасть на случайного, а может, и недобросовестного человека, которому лень поднимать архивы, копаться в старых документах, а проще ответить: нет, никаких предложений от гражданина Лукошко не поступало. Он вызвался объехать музеи и лично переговорить с их сотрудниками. Коноплев подумал-подумал и согласился. Конечно, жаль было времени, сроки поджимали, но уж если действовать, то наверняка — тут Тихонов прав.

На казенном ярко-желтом «Москвиче» с синей опоясывающей полосой и государственным гербом на дверце лейтенант с утра и до ночи ездил по городу — с Волхонки на улицу Обуха, с Кропоткинской на улицу Димитрова, с улицы Бахрушина в переулок Васнецова… Однако на этот раз результаты оказались обратно пропорциональны затраченным усилиям: ничего интересного обнаружить не удалось. Николай Иванович не удержался, съязвил: «Ну, этого-то можно было добиться и при помощи телефона», но он сам понимал, что не прав. Отрицательные результаты — тоже результаты. Иногда они не менее важны, чем положительные. Но, увы, не в данном случае…

Удача пришла совсем неожиданно. В Москву прибыла какая-то дальняя родственница Ольги Сергеевны, седьмая вода на киселе, совершенно чужой ей человек, они, кажется, и не виделись вовсе при жизни… Тем не менее она предъявила претензии на наследство покойной жены дирижера, и эти претензии были признаны обоснованными. Родственнице предстояло вступить в права наследства.

И тут