Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

— Смотрите, белка! — раздается радостный ребячий выкрик.

Коноплев задирает голову, смотрит вверх. Золотисто-зеленые верхушки сосен плавно покачиваются на ветру, кажется, что они плавают в голубом небе. Никакой белки не видно. Он идет дальше. Вот и Дом ученых. Он ничуть не меньше своего московского собрата, только архитектура другая — бетонная коробка с огромным навесом над входом. На фронтоне огромная цветная мозаика, видимо отображающая поступательное движение науки. Николай Иванович сумел опознать только одного персонажа — в буклях и коротких панталонах, с мясистыми икрами ног. Судя по всему, это был Ломоносов, в руке он держал реторту.

В просторном холле на доске объявлений висел приколотый кнопкой листок. На нем кроваво-красным фломастером было размашисто написано:

«Вниманию драмколлектива! Сегодня, 5 июля, в 16 часов репетиция «Мертвые без погребения» Ж. П. Сартра. Зал».

Николай Иванович взглянул на часы: половина шестого. Значит, репетиция уже в разгаре.

Он пробрался в зал, незаметно уселся в заднем ряду. Было темно. Впереди тускло светился прямоугольник сцены. Действие, судя по маленькому зарешеченному окну на стене под потолком, происходило в тюремной камере. Трое мрачных мужчин в полосатой арестантской одежде обменивались репликами.

Вдруг один из арестантов, коренастый, обросший черной окладистой бородой, сильно хлопнул в ладоши и уже не театральным, а другим, обыкновенным голосом объявил:

— Все! На сегодня хватит! — И спрыгнул со сцены.

Коноплев поаплодировал. Парень с бородой, приставив руку ко лбу козырьком, вгляделся в темный зал:

— Кто здесь?

Коноплев поднялся со своего места и двинулся ему навстречу:

— Вы не знаете, где я могу найти директора Дома ученых?

— Я — его зам. Моя фамилия Шакин. Федор Шакин. А вы, собственно, по какому делу?

— Длинный разговор.

— Ну тогда прошу ко мне…

В маленьком светлом кабинетике Шакин сорвал с себя черную бороду, бросил на диван.

— Вы разрешите, я сниму грим?

Скрылся в соседней комнате. Через несколько минут появился снова.

У него было непритязательно-добродушное лицо компанейского парня. Этакий завсегдатай туристских походов.

Коноплев представился и сказал:

— Вы и зам. директора и актер… Все в одном лице…

— Собираюсь этим летом поступать в Щукинское, — улыбнулся Шакин. — Простите, а можно узнать цель вашего прибытия к нам?

— Я по поводу коллекции Семена Григорьевича Лукошко… Знакомо вам это имя?

— Лукошко? Да, да… А как же… Примерно пять месяцев назад мы устраивали в Доме ученых его выставку… Между прочим, с большим успехом прошла, я даже заметку написал для газеты. Постойте, как же она называлась? Вспомнил: «Подарок любителям прекрасного».

— Он, кажется, хотел подарить коллекцию вашему городу? Вы не скажете, отчего это мероприятие сорвалось?

— Отчего сорвалось?..

Его крупное лицо, казалось, покрыто было обильным потом. А может, это вазелин, которым актеры, сняв грим, смазывают лицо, чтобы сохранить кожу. Так поступает ежедневно после спектаклей и его жена Танюша.

Шакин, как эхо, повторил:

— Отчего сорвалось?.. Я хочу сделать вам предложение. У меня сейчас дела. Давайте прервемся, а вечером, часов в восемь, встретимся в кафе «Под интегралом». И обо всем поговорим. Я, кстати, соберусь с мыслями, в документы гляну, освежу память, а то ведь почти полгода минуло…

Коноплев, которого страшил долгий скучный вечер в чужом городе, охотно согласился:

— Хорошо. Ровно в 20.00.

…Как было договорено, они встретились вечером перед входом в кафе, над которым светилось неоновое название «Чашечка кофе под интегралом».

Шакин приоделся. На нем был джинсовый костюм, еще более подчеркивавший атлетическую мощь его фигуры.

— Вы, конечно, знаете, что такое интеграл? — с улыбкой спросил он Коноплева.

Тот замялся:

— Когда-то, в юности, знал… Интегральное исчисление — это область математики, которая… которая…

Шакин, видя затруднение Николая Ивановича, пришел на помощь:

— В которой изучаются свойства и способы вычисления интегралов и их приложения к решению различных математических и физических задач… Начало всему этому положил Архимед… Тогда речь шла о задачах определения площадей…

— Пощадите! — Коноплев поднял вверх руки, — На голодный желудок…

— Пойдемте! — с видом завсегдатая Шакин уверенно толкнул дверь в кафе. Объяснил: — Здесь два этажа… На первом, так сказать в знаменателе, собираются всякие умники и чертят на стене всякие формулы… Нас, простых людей, насколько я понимаю, больше интересует числитель — второй этаж. Там бар и оркестр. И перекусить можно.

Едва они уселись за столик, Коноплев напомнил:

— Так что же произошло с коллекцией Лукошко?

— Обычная для нас история. Человек хотел сделать доброе дело — подарить городу ценнейшую коллекцию. Его поблагодарили, а дар отвергли…

— Отвергли? Почему?

— Лукошко поставил некоторые условия. Коллекция должна была называться его именем. Кроме того, он просил установить ему некое постоянное материальное пособие.

— Ну и…

— Ну и — ничего не вышло.

— А точнее…

— Насчет присвоения коллекции имени дарителя решили быстро, а вот как дошло до денег, дело застопорилось.

— И что, руководство института не могло пробить?

Шакин пожал плечами:

— А кому это нужно — пробивать? Каждый о своих делах печется. Я толкнулся в одну дверь, в другую… И отступился. Единственное, что мог для старика сделать, — это вернуть ему его богатство в ценности и сохранности. Но он даже не поблагодарил… Я не обижаюсь. А вы у руководства института спрашивали насчет коллекции?

— Спрашивал у директора… Он не помнит подробностей. Направил к вам.

— Запамятовал… Где уж ему, гению, держать в голове всякую ерунду.

Коноплеву показалось, что Шакин испытал облегчение. Видимо, он опасался, что ответственность за срыв дела с передачей коллекции городу может быть возложена на него. Коноплеву захотелось поддержать парня.

— Слушайте, — сказал он, — а у вас там, на сцене, неплохо получалось. Вы кого играете?

Шакин ответил не без гордости:

— Канориса. Сильная личность! Он приходит к выводу, что нужно пойти на компромисс с врагами, чтобы спасти свою жизнь.

Коноплев не удержался:

— Это же подло.

Шакин пожал плечами:

— Каждому дорога своя жизнь… И никто не знает, как он себя поведет в экстремальных обстоятельствах…

— Ну, положим, это ерунда… Я, например, знаю… Философ вы никакой. А вот актер из вас, по-моему, получиться может.

Шакин нервно облизнул пересохшие губы:

— Давайте тогда выпьем за мое поступление в Щукинское училище. Хотя поступить нелегко. Как я слышал, конкурс там ой-ой-ой… Должно же мне хоть один раз в жизни повезти!

И, закинув голову, Шакин залпом осушил бокал. В зале погас свет, по лицам сидящих за столиками забегали красные и синие отсветы, а из динамиков, укрепленных на стене по обе стороны стойки бара, громко грянула музыка.

Разговаривать стало невозможно.

На обратном пути, в самолете, Николай Иванович, как ему показалось, наконец постиг сложный механизм перемены, происшедшей в старике Лукошко незадолго до его смерти. Всю свою жизнь Семен