Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

В тот вечер, когда Митя, прыгая через ступеньку, поднялся на пятый этаж (у него не хватило терпения дождаться лифта) и, открыв дверь своим ключом, вошел в квартиру, сначала в темную переднюю, а потом, не вытирая ног, дальше — в залитый светом зал, он обнаружил, что на свете кроме их троих, его самого, Коллекции и отца, существует еще кое-кто. Она.

В первый миг Митя оторопел, не мог понять — стара сидящая за столом женщина или молода, хороша собой или некрасива. Его оглушило внезапно пришедшее понимание, что женщина эта — не случайная посетительница, не гостья, зашедшая «на огонек» попить чаю с клубничным вареньем! Она здесь своя. Когда прошел минутный столбняк и Митя оказался в состоянии управлять мыслями и чувствами, он понял: незнакомка стала как бы частью Коллекции, ее делало неотразимо прекрасной сияние старинной мебели, многоцветная игра света в хрустале, тусклое свечение серебра.

Митя мгновенно постиг весь ужас создавшегося положения. Эта женщина возникла из небытия специально для того, чтобы поставить под сомнение его неотъемлемое право наследника, посягнуть на то, что в мыслях он давно считал своим, на Коллекцию. И, поняв это, он замер в черном проеме двери, бледный, дрожащий, с взлохмаченными волосами, похожий на привидение.

— Митя! Что с тобой? Что случилось? — отец положил на хрустальную розеточку серебряную ложку с вареньем и удивленно воззрился на сына.

Митя в свою очередь не мог отвести взгляда от хрустальной розеточки и серебряной ложечки. До этого они никогда не пользовались в своей обычной жизни предметами Коллекции, употребляя в быту их простенькие дубликаты — пластмассовые розеточки и обыкновенные металлические ложечки. Ему захотелось крикнуть в ответ: «Это я должен спросить тебя, вздорный старик, что случилось?! Как ты посмел без моего ведома и разрешения ввести в святая святых постороннего человека и выложить перед ним все наши сокровища?!» Но он смолчал, преодолев овладевшее им оцепенение, шагнул к столу, склонил голову на грудь:

— Митя!

— Это мой сын, — проговорил Семен Григорьевич. Нет, отцовская гордость не звучала в его словах.

Он смотрел на женщину умоляющим взглядом, как бы призывая ее не судить слишком строго этого великовозрастного увальня, его сына, появившегося без предупреждения, внезапно до неприличия.

Она немедля успокоила Семена Григорьевича ласковым взглядом своих больших серых глаз и, протянув Мите белую, в кольцах, руку, певуче произнесла:

— Очень приятно! Ольга Сергеевна…

Женщина, попив чаю, ушла, а Митя остался в отцовской квартире. Отец предложил ему три тысячи рублей:

— Дал бы и больше, потому что добрые отношения дороже денег, но, к сожалению, не могу. У меня зреет великий замысел. Я уверен, сын, ты его одобришь.

На мгновение Мите даже показалось, что старик над ним издевается. Чтобы, этот скупердяй сам, по собственной воле, без принуждения предлагал ему тысячи, да еще сожалел, что не может дать больше, — такое даже представить себе было невозможно! А эта фраза относительно того, что добрые отношения дороже денег! Это не его фраза! Он услышал ее от кого-то. Должно быть, от своей лисы Ольги Сергеевны. Она на него влияет, старик так переменился, его узнать нельзя.

Сочтя разговор насчет денег законченным, Семен Григорьевич легко поднялся с кресла и пошел к спальне. При взгляде на его узкую, но крепкую, обтянутую роскошным халатом спину, Митя вдруг ощутил в себе прилив такой бешеной ненависти к нему, что дыхание перехватило.

Он остался ночевать. До утра не смыкал глаз. Да, отец сделал шаг, который наверняка дался ему с трудом — ох, с каким трудом! — написал завещание, по которому Коллекция после его смерти должна была отойти Мите! А что, если это с его стороны только хитрый ход, попытка усыпить бдительность, чтобы он не возражал против их женитьбы? А потом долго ли — уничтожить старое завещание и написать новое? В свое время Митя отыскал заветную бумагу и перепрятал в другое, ему одному известное, место — в секретер. Так он лишил отца возможности уничтожить завещание. Но он, конечно, никак не мог помешать ему написать новое.

Он не верил старику. Никогда не верил. И сейчас — тоже. Что-то здесь нечисто. Эта мысль не давала ему покоя. Ему казалось: в ту самую минуту, когда он беспечно полеживает здесь, в своей бывшей комнате, в эту самую минуту отец, подсев к письменному столику и включив настольную лампу с давно вышедшим из моды стеклянным зеленым абажуром, пишет другое завещание. Митя готов был вскочить с кровати и, как был, в длинной, до пят, ночной рубашке (пижам он не признавал), стремглав бежать в отцовскую спальню и убеждениями, угрозами, а если понадобится, и силой заставить старика отойти от стола.

А может, новое завещание уже написано и отдано на хранение в чьи-то надежные руки (Ольги Сергеевны)? Митя готов был завыть от тоски и бессильной злобы.

Под утро к нему пришло прозрение. Он вдруг понял, что означал неожиданно щедрый дар отца — три тысячи — и его слова о великом замысле, который у него зреет. Все ясно! Эти деньги — не что иное, как выдел из коллекции. А самой коллекцией отец решил распорядиться по-иному. Как именно, Митя не знал, да это его и не интересовало. Главное, что коллекция уплывает из его рук.

Как только он это понял, сдавило грудь, пересеклось дыхание… Мите показалось, что он умирает. Он проглотил пару таблеток нитроглицерина, пришел в себя. Решил: нет, этого нельзя допустить. Мало-помалу в его мозгу сложился план. Он заставит старика подчиниться своей воле, хватит, помудрил, поиздевался над женой и сыном (одну загнал в могилу, другого привел на грань умопомешательства), теперь, когда его жизнь, по сути, уже кончилась, подошла к пределу, воздвигнутому самой природой, пора изменить порядок вещей. Все будет так, как захочет он, Митя.

Ему не понадобилось даже совершать умственного усилия, все получилось само собой, как будто этот план уже давно сложился у него в мозгу и теперь нужно было только уточнить некоторые детали.

В ноябре прошлого года произошло ограбление старого приятеля Семена Григорьевича — коллекционера Александровского. В числе других вещей, похищенных вором, была первая русская табакерка с изображением Наполеона, о чем свидетельствовала заметка в старой газете. Через несколько дней после этого неизвестный принес отцу злополучную табакерку. По случайности Митя в тот день оказался дома, он сам открыл дверь незнакомцу, впустил его в квартиру. Он видел, как взволнован и растерян был отец. Буквально выхватив драгоценную табакерку из рук мужчины, он тотчас же выпроводил его из дома, и, явно