Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

время говорил Булыжный. Однако, по существу, сделаны только самые первые шаги… «Это ничего, — утешил себя Митя. — Можно свалить на несчастье, которое приключилось с Булыжным… Начальство у нас сердобольное, поймет».

Хуже обстояло дело с разработкой конкретных автоматизированных систем, за что нес ответственность лично он, Митя. Заглянув в тощие папки, на которых жирным красным фломастером его рукой было выведено «АСПР», «АСОСБЕН» и др., Митя подпер щеку кулаком и невесело задумался. Что делать? Срочно лечь в больницу на обследование? Нельзя. Он совсем недавно оттуда вышел. Так недолго и заработать репутацию инвалида. Тогда прости-прощай все его надежды на деловую карьеру. За последний месяц Митя, по существу, не притронулся к папкам с проектом. «А зачем? — думал он. — Все равно профессор Воздвиженский зарубит проект. Как пить дать зарубит. Тогда к чему все это — усилия, хлопоты, переживания?»

И вот теперь пора давать ответ за бездеятельность, халатность, равнодушие.

«Надо как-то выкручиваться», — сказал себе Митя.

В Митин кабинетик зашла предместкома Кукаркина. Поинтересовалась:

— Где ваш больничный, Дмитрий Семенович? Профорг жалуется, задерживаете. В бухгалтерии не успеют оформить к зарплате…

Митя вспылил:

— Какой еще вам больничный?! Если хотите знать, мое двухдневное отсутствие согласовано с начальником управления. Что вы ходите, вынюхиваете? Не ваше дело меня контролировать!

Опешившая Кукаркина замахала руками:

— Господь с вами, Дмитрий Семенович! Какой контроль? Ничего я не вынюхиваю. Я думала…

— Значит, плохо думали! — начальственным рыком закончил Митя разговор.

Когда вконец расстроенная Кукаркина затворила за собой дверь, он с запоздалым сожалением подумал: «Что это я на нее напустился? Кукаркина — баба неплохая, мне здорово помогла: дело с Нюшей замяла. А я на нее нашумел. Нехорошо».

…И вот Митя с папкой под мышкой входит в отделанный дубовыми панелями кабинет куратора. Тот сидит за огромным письменным столом, а начальник управления — за другим, небольшим столиком, приставленным к первому. Встают, здороваются. Но без доверительности и радушия, на замкнутых лицах печать отчуждения.

У Мити по спине разбегаются мурашки. Страшно! Но он не подает виду, усаживается напротив начальника управления, раскрывает хлорвиниловую папку. Откашливается.

— Вы разрешите? Быстрое развитие электронной вычислительной техники — одно из наиболее характерных явлений современной научно-технической революции! — важно говорит он.

— Это мы знаем, — перебивает его куратор. — Я просил бы вас перейти к делу!

Но Митя не намерен сдаваться:

— Мы не можем конструировать наше ближайшее будущее, не имея представления о перспективах более отдаленных, — твердо произносит он.

— Ну, хорошо, мы вас слушаем.

Митя идет в наступление. Он обращается к куратору:

— Помнится, на вас произвело большое впечатление замечание инженера Булыжного о подготовке документации к вводу в компьютер…

— Да, да, — кивает седой головой куратор, — это очень важно.

— Да, это важно… — соглашается Митя. — Но, решая эту проблему, надо ориентироваться не на вчерашний день, а на завтрашний. До сих пор, как вы знаете, информация вводится в машину в виде перфокарт… А между тем у нас в стране уже созданы устройства, позволяющие машинам отвечать на вопросы, задаваемые в виде печатного текста.

— Все это так, — нахмурившись, произнес куратор. — То, о чем вы рассказываете, само по себе интересно, но ведь это дело будущего. А мы должны создавать АСУ сегодня, сейчас. Доложите, как идет выполнение согласованного графика работ…

«Все, погиб!» — пронеслось у Мити в мозгу.

— О каком «согласованном графике» может идти речь, когда сам проект в целом не согласован? — резко спросил он.

— Что? Как это? Не понимаю… — куратор обратил недоумевающий взор на начальника управления.

Тот пожал плечами. Хотел что-то сказать, но Митя не дал:

— Управление до сих пор не может составить свое собственное мнение о проекте. Поэтому не нашло ничего лучше, как отфутболить проект лицу, прямого отношения к нему не имеющему.

Начальник управления покраснел. Начал оправдываться:

— Не отфутболили, а послали на заключение… И не постороннему лицу, а профессору Воздвиженскому, одному из виднейших ученых в области автоматизации.

— Профессор Воздвиженский относится к числу моих ярых недоброжелателей. Дело в том, что его дочь много лет преследует меня. А я, между прочим, женат.

Куратор поморщился.

— Послушайте, — сказал он, обращаясь к начальнику управления. — А нельзя ли попросить отзыва о проекте у кого-нибудь другого? Есть ведь в стране и другие специалисты…

— Я лично знаю профессора Воздвиженского и глубоко его уважаю. Это честный и принципиальный человек, суждению которого можно полностью доверять, — твердым голосом произнес начальник управления.

— Ну, а пока вопрос о проекте в целом не будет решен, я считаю нецелесообразным заниматься частностями! — С обиженным видом Митя вышел из кабинета.

Он, конечно, понимал — да и как тут не понять! — что дела его плохи. Поэтому утешал, успокаивал себя: «Вы обо мне еще услышите. Я еще вам покажу!» А мысль его лихорадочно билась в поисках выхода: что же делать? Куда идти? В другую контору? Нет, увольте. На это не согласен. Если уж дерзать, так дерзать. Мите снились афиши с его портретами, аплодисменты, крупные гонорары. В общем, богатство и слава.

В конце концов, он, Митя, необыкновенный человек. Сейчас, в век НТР, таких, как он, немного, всего несколько десятков. Платон говорил, что изобретение письменности способствовало ухудшению памяти. В свою очередь, создание вычислительной техники разучило людей считать. Многих людей. Большинство. Но только не его, Митю. Его способности к счету феноменальные. Разве он не доказал это тогда, в Вычислительном центре, в присутствии куратора?

Так почему бы не сделать свою редкую способность профессией? Стал же известный математик Арраго артистом оригинального жанра? Чем он хуже?

И вот Митя стоит на Цветном бульваре у выщербленных тысячами детских ног ступеней, возле здания Госцирка, перед огромной фотографией, на которой отливающий черным маслянистым блеском морской лев, расположившись посреди арены, подбрасывает вверх остроносой мордой огромный полосатый мяч.

Митя входит, небрежно говорит билетерше: «Я к директору!» — и идет по длинному полутемному коридору. Сворачивает к дверям и оказывается у арены.

— Это и есть главная арена? Такая маленькая?! — невольно вырывается у него.

Старческий голос произносит за спиной:

— Во всем мире цирковая арена одинаковая: тринадцать метров в диаметре.

— Во всем мире? Это точно?

Это известие несколько примиряет Митю с ареной. Но вообще-то он бы предпочел, чтобы сцена, на которой ему придется выступать, была попросторнее, поимпозантнее, что ли… Почему арена расположена внизу, а зрители как бы нависают над ней? Лучше бы наоборот, как в театре; зрительный зал внизу, а сцена вознесена. И на ней он, артист.

— Вы не скажете, как пройти к директору?

— Следуйте за мной, я провожу.

Старичок — маленький, сутулый, с длинными пегими космами. Обогнав Лукошко, семенит впереди него, указывая дорогу. Отгибает