Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

у Коноплева сработал инстинкт: он попросил Сомова еще раз побывать в квартире Ольги Сергеевны — до того как меркантильная родственница переступит ее порог и уничтожит все следы…

— Какие следы? — пожал квадратными плечами Сомов, — мы же с вами все тщательно осмотрели…

Коноплев ответил честно:

— Сам не знаю…

И тем не менее кое-что нашлось. Разбирая еще раз бумаги Ольги Сергеевны, сложенные в круглую картонную коробку из-под шляпы, Сомов обнаружил письмо-благодарность, написанное руководством сибирского института и адресованное Семену Григорьевичу Лукошко. Письмо было датировано январем сего года.

— Все ясно! — обрадованно потирая руки, воскликнул Коноплев. — Получив эту бумагу, он тотчас же показал ее своей подруге: кому из нас не хотелось выглядеть перед любимой женщиной щедрым и уважаемым человеком! Не исключено, что именно она и побудила старика к этому поступку. Сам он никогда бы не решился…

— Да он ведь передумал! Коллекция-то на месте! — проговорил Сомов.

— Это вы правильно заметили, коллекция на месте. По каким-то неизвестным нам причинам дело не было доведено до конца. По каким — нам еще предстоит выяснить. Впрочем, этим я займусь сам…

Коноплев отправился к Ворожееву и сообщил ему, что хотел бы съездить в сибирский городок, где был расположен известный на всю страну институт, и лично выяснить, почему коллекция Лукошко не сменила прописки.

— Ситуация необычная, согласись, — сказал он. — Все равно как если бы ты дал мне расписку в получении тысячи рублей, а денег не получил…

— У тебя, пожалуй, получишь, — буркнул Ворожеев. — Кстати, ты знаешь, сколько билет в оба конца стоит? К тому же существует такой документ, как отчет о командировке. Что писать-то будешь?

— Что-нибудь напишу, — легкомысленно ответил Коноплев. — Так ты даешь добро на поездку, или мне к начальству идти?

— Делай что хочешь!

Этой фразой Ворожеев убивал сразу двух зайцев: с одной стороны, вроде бы шел навстречу Коноплеву, а с другой — снимал с себя всякую ответственность за его действия.

— Спасибо! — поблагодарил подполковник и отправился оформлять командировку.

В последние дни у Коноплева появилось стойкое ощущение, что он приблизился к разгадке таинственных превращений старика Лукошко. Этот человек, давно уже, несколько десятилетий назад, выбравший себе в жизни дорогу и упрямо двигавшийся по ней, не раздумывая, верная ли эта дорога или нет, внезапно сбился с ноги и стал кружить на месте, словно путник в кромешной тьме. Позже появился просвет. Слабо-слабо, ежесекундно угрожая затухнуть, засветилась вдали новая цель, но она была не ясна и не вызывала доверия. Но и жить, как он жил раньше, больше было нельзя. Что-то случилось, что-то произошло вокруг старика или внутри него, а может быть, и вокруг и внутри, нечто такое, что требовало остановиться, оглядеться и сделать выбор. Иной выбор.

Коноплев видел мысленным взором, как этот человек сидел в потертом вольтеровском кресле с опущенной от нездоровья головой, с серьезным выражением на своем треугольном лице, в котором всегда было, а может, появилось с годами что-то лисье.

Городок расположен на восточном берегу водохранилища, образованного плотиной гидростанции. Летом, когда стоящее в зените солнце источает невыносимый жар, со стороны водохранилища дуют прохладные ветры, становится легче дышать. Воздух напоен густым сосновым концентратом, сосны здесь — везде… Они стоят по обочине бетонированного шоссе, по краям улиц, между четырехэтажных коробок домов, они вплотную обступили институтские корпуса, бетонные, отделанные цветной глазурованной плиткой. «Это не город в лесу. Это — город-лес. Воплощенная в жизнь новаторская градостроительная идея — так объяснил Коноплеву молодой бородатый мужчина, с которым он перекинулся двумя фразами в приемной директора. — Город не разрушил среду, а вписался в рельеф местности, вобрал в себя каждое вековое дерево, каждую поляну».

— Симпатичный парень, — сказал Коноплев секретарше, когда его собеседник вышел из комнаты.

Она усмехнулась:

— Этот «парень» — член-корреспондент Академии наук. Вы знаете, с чего начались его успехи в науке?

— С чего?

— С того, что однажды, будучи школьником, он единственным из класса не решил задачи по стереометрии.

— Вы хотели сказать — решил?

— Нет, не решил. Однако учитель поставил ему за это отличную отметку, поскольку оказалось, что из-за опечатки в учебнике задача не имела решения.

— Ого! А ваш директор? Он тоже что-нибудь не решил?

Однако на вопрос о своем непосредственном начальнике секретарша предпочла ответить всерьез:

— Академик… Лауреат… Герой Социалистическою Труда.

— А-а, — протянул Коноплев.

В огромный кабинет директора вошел, печатая шаг, как входил у себя на Петровке в кабинет генерала. Однако хозяин кабинета ничем не напоминал генерала. Узкоплечий, невзрачный, щуплый, за глаза в институте его в шутку называли ГД — господин директор — именно потому, что внешне он меньше всего был на него похож.

ГД поднялся из-за стола:

— Чему обязан?

У Коноплева уже был готов ответ на этот вопрос:

— Приехал с лекцией по приглашению местных товарищей… Так сказать, обмен опытом… Вам же хочу задать один вопрос: что помешало передаче институту собрания картин и предметов старины московского коллекционера Лукошко?

ГД с удивлением смотрел на Коноплева:

— Что помешало? Честно говоря, не помню… В январе он к нам приезжал, мы устроили выставку. Собирался подарить нам свою коллекцию, мы ему даже благодарственное письмо послали. А потом дело не выгорело. Подробностей я не помню. Кажется, этот Лукошко ставил какие-то условия… Должно быть, мы не смогли их выполнить…

— Значит, не очень были заинтересованы… — не удержался от замечания Коноплев.

— Еще как заинтересованы! Он потребовал застраховать коллекцию, мы застраховали… Оплатить доставку — мы оплатили. Институт у нас богатый. Он существует немногим более десятка лет, а полученный нами экономический эффект уже вчетверо перекрыл все расходы. Думаю, дело тут было не в деньгах…

— Может быть, в отсутствии интереса? Физики — это не лирики.

Директор нахмурился, сказал с вызовом:

— Тем не менее упрекать нас в невежестве нет оснований. Тяга к культуре у нас очень велика. Она носит, я бы даже сказал, гипертрофированный характер. Это объясняется нашим удалением от мировых центров. Вы знаете, что ставит наш драмкружок? Арбузова, Вампилова, Сартра, Ануя. Вы любите Сартра?

Коноплев сказал примирительно:

— Честно говоря, меня не столько интересует Ануй, сколько Лукошко…

— А что случилось с этим самым Лукошко?

— Самое плохое, что только может случиться с человеком.

— Понятно, — произнес ГД. — И вы думаете, наш отказ принять коллекцию сыграл свою роль в этой печальной истории?

— Может быть, да, а может быть, нет.

ГД подпер подбородок рукой, задумался:

— Вам нужны подробности? Понятно. Кто же может быть в курсе?.. Постойте… Коллекция выставлялась в нашем местном Доме ученых. Там, должно быть, знают…

Коноплев выходит на Морской проспект… Над головой в ветвях деревьев — птичий гомон, что-то не поделили представители