Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16 - Рада Джонс

– Значит мы по сути… – Лексус развел руками, – просто очень нервные огурцы?

В дверь позвонили.

– Это, должно быть, уже за тобой, – еле слышно прошептал Лексус.

– Не будем открывать, – Антуан с трудом сглотнул.

Алекс на цыпочках подошёл к двери и заглянул в глазок.

– Это Мика, – сообщил он, вернувшись.

Две пары глаз требовательно впились в Антуана.

– Ни за что, – отрезал Антуан, чувствуя, как каждое слово отдается болью в висках.

Тишина… За дверью послышался удаляющийся скрип резины. Алекс и Лексус с грустью смотрели на Антуана.

– Че уставились?! – рявкнул он и тотчас вздрогнул от пронзительного звонка будильника.

Антуан выключил его дрожащими пальцами. Неужели прошло меньше часа? Казалось, что пронеслась целая жизнь. Антуан тяжело поднял глаза – никого. Он осторожно подошел к окну, держась подальше от света. Он видел, как Микаэла подъехала к двери, открыла ее и исчезла в подъезде. Никогда еще Антуан не чувствовал себя таким одиноким.

***

Анна сидела у кровати Микаэлы и нервно поправляла одеяло, тщетно отгоняя тягостные мысли. Микаэла казалась спокойной, даже радостной. Глаза ее горели. Она смотрела на тётю ликующим взглядом.

– Не бойся, – шептала Микаэла, протягивая к Анне руки, – всё будет хорошо.

Анна сглотнула, сдерживая слезы.

– Ох, не знаю, как у тебя это получается… – еле выдавила она, вглядываясь в румянец на впалых щеках племянницы.

– Очень просто, – засмеялась Мика. – Нужно раздуть свои радости до размеров проблем.

– Не знаю… – Анна не находила нужных слов.

– Это не моя мудрость, – Мика заёрзала в кровати, устраиваясь поудобнее. – Кто-то сказал, а я запомнила.

В палату вошел доктор и попросил Анну выйти.

– Ну что, готова? – широко улыбнулся он, обнажая белоснежные зубы. Микаэла чуть пожала плечами, словно он спрашивал о чём-то обыденном. – Скоро запрыгаешь как кузнечик.

– Конечно, – саркастически ухмыльнулась она.

– В нашем деле главное верить, – серьезно сказал врач. – Если не верить, то лучше от операции отказаться.

– Нет уж, я все уже решила, – твердо произнесла Микаэла.

– Всегда можно изменить свою позицию.

– Особенно когда твоя жизненная позиция оказывается несовместимой с жизнью, – натужно хихикнула она, чтобы скрыть равнодушие.

– Мне нужно, чтоб ты верила в наш с тобой успех. Операция сама по себе, в отрыве от больного, не существует. Это всегда тандем пациента и хирурга.

– Я верю, – тихо произнесла Микаэла.

***

Антуан лежал на диване в гостиной и смотрел в потолок. В темноте медленно колыхались тени от старой липы за окном, время от времени их разрывал скользящий свет фар проезжающих машин. Антуану казалось, что в игре света и тени то и дело мелькает лицо. Его собственное? Лексуса? Алекса?

Реальность рассыпалась осколками зеркала, в каждом – новое отражение. Профессор Сеченов говорил: «Мозгу всё равно, имеет ли он дело с реальным миром или с тем, что он вспоминает и думает…» Эта теория теперь звучала издевкой. Именно так Антуан и жил – на грани между явью и вымыслом.

«А что, если Лексус прав? Что если это я – его выдумка?» – Мысль вонзилась в сознание острым осколком. Лексус… Его неуместные шутки, дикий оскал, вечный хаос в голове и растрепанные волосы. Как можно поверить, что Лексус – это тоже Антуан? Но что-то присущее Лексусу отражалось в душе Антуана, что-то пугающе знакомое.

Глаза слипались, но сон не шел. Для сна нужен покой ума, доверие к жизни. Разум Антуана не мог расслабиться, придавленный грузом осознанной жуткой реальности. Старая мантра, что мозг можно перестроить, что любая деятельность создаёт новые нейронные связи, больше не утешала. Вытащить себя за волосы из этого болота невозможно.

Даже если когда-нибудь жизнь наладится, всё произошедшее останется с ним – шрамом на сердце, отпечатком в душе. Никакие теории не могли оправдать совершённого преступления. «Почему? —бился в висках вопрос. – Почему я сделал такой выбор? Зачем позвал помощников? Неужели только из-за того, что меня пугала сама жизнь? Или, как сказал Лексус, я просто слабак? Слабак – всего лишь слово. Но отчего оно так меня задело? Может, от того, что в нем заключалась горькая правда?»

Поток мыслей унёс Антуана в прошлое. Темная галерея воспоминаний развернулась перед ним чередой лиц и голосов. Вот он, двенадцатилетний мальчик, на продавленном диване. Пальцы дрожат на струнах гитары. Музыка – единственное убежище, единственный способ спрятаться от реальности.

– Марта, останови этот шум! – голос отчима сочится раздражением. – У мальчика совсем нет слуха.

– Антуан, прекрати. Иди делать уроки. – Мать стоит в дверях, гитара замолкает.

Следом память услужливо подбрасывает и другие, более страшные звуки: глухие удары, всхлипы, шёпот боли. Отчим «учит его уму-разуму». Антуан жалуется матери, но натыкается на непробиваемую стену её доверия к мужу.

– У Антуана синяк под глазом. Он говорит, это ты.

Отчим спокойно намазывает маслом булочку.

– Знаешь, Марта, меня это не удивляет. И с лестницы в школе его тоже я спустил. Этот подросток совершенно испорчен, он врёт, не моргнув глазом. Если не обидишься, я позволю себе заметить: дурные люди обычно плохо кончают. Глубокий вздох матери звучит приговором. В тот момент Антуан понял – он совсем один в этом мире.

День после похорон матери. Антуану пятнадцать. Гроза за окном. Солёный вкус крови во рту. Лицо горит от ударов. Перед глазами всё плывет, но он замечает телефон на подоконнике – свой последний шанс. Только бы доползти… Локти сдираются об пол, каждое движение отдается болью. Рука цепляется за подоконник. Встать. Нужно встать. Дрожащие пальцы нажимают на клавиши. Один гудок…

– Что ты делаешь? – от злобного окрика стынет кровь. Шаги за спиной – медленные, тяжелые. Звяканье пряжки ремня. – Дай. Сюда. Трубку. – Антуан в ступоре. – Я сказал… – Шаг. – Дай… – Еще шаг. – Трубку!

Рука поднимается будто чужая. Сжимает телефон так, что костяшки белеют. И вдруг… Взрыв внутри. Рука делает резкое движение – телефон летит через открытое окно. Секунда оглушительной тишины. Отчим бросается к окну, наклоняется.

– Прощай, «папа», – шепчет бархатный голос Алекса.

Короткая борьба. Откуда только взялись силы? Раскат грома проглатывает крик. Молния освещает упавшее тело. Антуан не может отвести взгляда. Смерть внизу притягивает его. Он кричит и кричит, но гроза грохочет громче.

Вспышка. Софиты режут глаза, рев толпы бьет по ушам, гитарный рифф разрезает воздух. Лексус на сцене выкрикивает слова припева, его голос пронзает пространство, как когда-то крик отчаяния. Пальцы летают по струнам, как молнии в грозовом небе. Публика неистовствует, заглушая песню, дышит в унисон, и в этом дыхании исчезают детские слезы Антуана, утешающий шёпот Алекса, грохот грома и пронзительный крик падающего отчима.

Здесь, на сцене, под звездным