Лотос и ветер - Джон Мастерс

на юге — основная масса на юге, центр монголов после маневра на северных перевалах по пути из Андижана в Балх. Так что его видения были не видениями, а галлюцинациями, его уверенность — самообманом сумасшедшего. И за это он совершил грех. Им двигала любовь Джагбира и его собственная любовь к своей стране. Он думал, что окажет Англии эту последнюю услугу.

И там была Энн. Разве он не видел сейчас ее лицо и глаза? Разве в глубине души он не надеялся выполнить свою задачу так хорошо, что она получит признание, возможно, медали, которыми сможет гордиться?

Все это были разновидности любви; итак, любовь снова стала причиной греха. Он был слаб и глуп.

Он сказал: «Мне жаль. Я причинил боль… я причинил боль себе и тебе, и я… я сожалею. Что я могу сказать?»

«Ты не причинил мне вреда, друг мой, — сказал Муралев. Возможно, это к лучшему, что ты сделал то, что сделал. Возможно, я пытался остановить тебя только потому, что не хотел быть одиноким. На самом деле я знаю, что мы с тобой не одного сорта. Я просто надеялся. Но ты действительно любишь, и я думаю, что всегда будешь любить. Я не хочу и никогда не смогу. О чем ты думаешь?»

Робин быстро уловил медленно проносящиеся образы в своем сознании, прежде чем необходимость ответить на вопрос Муралева вернула его сюда, к огню и нынешней реальности. Он медленно произнес: «Энн… моя жена. Я объяснял, почему я это сделал, открыл бумажник. Она сказала, что не хотела, чтобы я делал это ради нее — просто если я считаю это правильным. Мы были в шикаре в Кашмире, и повсюду цвели лотосы».

«Видишь? Ты должен вернуться. Джагбир — твоя подопечная и твоя ноша, потому что он никогда не поймет. Но я думаю, что твоя жена могла бы. Ты должен вернуться сейчас и много раз позже, потому что тебе тоже придется уходить много раз».

«Да, да! Когда я здесь, я вижу ее и озеро. Когда я там, хоть я и люблю ее, я вижу это и снег, которого никто не видит, и я продолжаю задаваться вопросом. То, что я ищу, всегда находится где-то в другом месте».

«Возможно. Но не расстраивайся из-за этого. В поиске есть радость, если ты знаешь любовь. Что касается меня…» Он опустил голову, затем медленно встал. «Я принесу дров и разогрею кашу для Джагбира. Иди и согрей его, друг, пока я не приду.

ГЛАВА 22

Утром они встали и тронулись в путь. Робин прогулялся с Муралевым и приказал Джагбиру оседлать единственного больного пони. Лицо Джагбира окаменело от отчаяния, когда он подчинился, потому что это была лошадь Муралева, но у него не было выбора; первые два дня он был слишком слаб, чтобы ходить. Его лицо было зеленовато-серым, и по ночам он дрожал в небольшой лихорадке, но бинты приятно пахли, а рука быстро заживала.

Они двинулись дальше на юг и через четыре дня достигли следующей горной стены. По другую сторону от нее лежал Тагдумбашский Памир. Хребет пересекали два перевала, Чичиклик и Янги, которые находились в нескольких милях друг от друга. Путешественники разбили лагерь у тропы, пока не подошел отряд киргизов, направлявшихся в противоположном направлении. Муралев безуспешно пытался купить у них еще двух пони, но они продали ему немного еды. Робин сказал: «Спроси их, что происходит на Тагдумбаше. Скажи им, что до нас доходят странные слухи. Вождь киргизов хлопнул в ладоши в перчатках и произнес короткий поток странных слов. За границей наблюдалась большая активность — он мотнул головой в сторону российской территории. До китайских солдат доходили слухи и контрслухи; они думали, что русские собираются напасть на них; они оставались в своих фортах — киргиз театрально кутается в пальто и озирается по сторонам — и у них не оставалось мужества даже приставать к путешественникам.

«Здесь, на перевале, есть солдаты? Муралев мотнул подбородком в сторону гор впереди.

Ни одного на Чичиклике — киргизы перешли через него. Китайцы никогда не утруждали себя охраной Янги. Это был трудный маршрут и более длинный, чем Чичиклик.

Отряд киргизов поехал дальше. — Нам лучше воспользоваться Янги, — сказал Робин. Ты поедешь с нами?

— Да, если ты мне позволишь.

— Тогда?

«В Цайдам, через Такла-макан. Я же говорил тебе.

— Ты будешь там, если я зайду за тобой позже?

— Возможно.

Джагбир прервал их. — Пора идти.

Позже Джагбир спросил Робина: «Эта женщина, его жена, охотится на нас, сахиб?» Робин кивнул. Джагбир заговорил на гуркхали, которого Муралев не понимал. Иногда по дороге Джагбир похлопывал себя по груди, где был спрятан бумажник, а по ночам он всегда отказывался спать рядом с Муралевым, опасаясь, что у него его украдут обратно. Теперь он сказал: «Почему бы нам вместо этого не поохотиться на нее? Она будет ожидать нас на тропе. Она будет в засаде неподалеку от нее. Давайте поохотимся на нее, как на одну из крупнорогих овец.

«Мы не знаем, будет ли она на Янги или на Чичиклике. С ней будут мужчины.

«Ее люди будут дежурить на обоих перевалах. Но не больше двух-трех на каждом. Им будет трудно спрятать там лошадей.

«Что он говорит? — Спросил Муралев.

Робин рассказала ему. Муралев сказал: «Она понимает это и будет готова к этому. Она будет рада этому. Это игра. Но я не могу охотиться на нее.

«Конечно, нет. Никто из нас не умеет по-настоящему охотиться. Мы слишком слабы.

Поздно вечером они разбили лагерь на длинном склоне, где тонкая трава сковывала сланец, а между камнями лежал снег. Джагбир стонал во сне в начале ночи. Резкий ветер усилился перед рассветом, и тогда никто из них не заснул. Утром пони Муралева лежал мертвый с подветренной стороны убежища. Робин молча стояла над ним, думая о предстоящей дороге и руке Джагбира. Когда он встал, к нему подошел стрелок и сказал: «Так лучше, сахиб. Теперь нам нужно обойти перевал».

— Что вы имеете в виду?

«Я собирался сказать это вчера, но я слишком устал. Теперь я сильнее. У нас нет надежды преодолеть перевал. Она будет там. Мы должны обойти его, даже если это займет у нас два дня. Ноги у каламбура лучше, чем у любой лошади.

Робин передал Муралеву, что сказал Джагбир, и Муралев с сомнением дернул ухом. Наконец, оглядев горы впереди, он сказал: «Он прав. Если нам придется идти пешком,