Лотос и ветер - Джон Мастерс

скачущих вперед по черной пустоте земли. Здесь не было даже костей предыдущих умерших, которые могли бы указать им путь. Через час он позвал Джагбира: «Чоро, похоже, что один из твоих мешков с едой развязался».

Джагбир закрепил ремешок, затем с улыбкой повернул голову. — Спасибо, сахиб.

Ответная улыбка исчезла с губ Робин. Лицо Джагбира было желтым под равномерно нанесенной призрачно-желтой краской, тонкой, но яркой на его темной коже. Он излучал эманацию, подобную той, что исходит от разлагающихся тел или от медуз в восточных морях ночью. Его миндалевидные глаза изумленно сузились, когда он уставился на что-то за плечом Робин. Робин обернулась.

Обычно при первых лучах солнца мир был бледно-зеленым, как будто лежал под мелководьем прибрежной воды. Бледность приглушала все цвета, так что алый пояс женщины выглядел бы как безжизненный, нейтральный кусок. Теперь свет, веером разливающийся над Памиром, косо поднимающийся за далекие зубцы Алая, был желтым.

Муралев огляделся и придержал своего пони. Все трое собрались вместе и со страхом уставились на восточный горизонт. Муралев сказал: «Это бурхан — самый лучший день на свете!»

Часто в караван-сараях путешественники говорили о бурхане. Робин, наблюдая, как желтый свет ползет по склону Музтаг Ата, пробормотал: «Может, нам остаться здесь, пока все не уляжется?»

«Мы не можем. Мужчины в юртах видели нас. Она уже должна знать. Завтра она будет здесь.

— Это будет нелегко, — сказала Робин.

Муралев ответил: «Сегодня ты увидишь Бога».

— Мы теряем время, — коротко сказал Джагбир.

Местность пошла под уклон. Час спустя плато перешло в вздымающиеся хребты, и они въехали в крутое ущелье. Все это время свет становился ярче, пока небо от края до края не засияло ярко-желтым, хромово-желтым, не затененное облаками или тенями, не имеющее центра, потому что солнце было невидимо. Ветер стих, и в новой, пугающей тишине они с трудом двинулись дальше. У линии снегопада ни звука, кроме ревущего дыхания лошадей, не разрывало желтый шар неба и снега, заключавший их в тюрьму.

Воздух пришел в движение. Раздался громкий звук, одновременно далекий, близкий, расфокусированный и гнетуще громкий, как будто великаны катали камни в горе у себя под ногами, а карлики гремели галькой у себя под ушами. Свет неустойчиво мерцал, переходя от ярко-желтого к тусклому, к темному, к жженой охре, к умбре, тона распространялись по горизонту и стремительно поднимались по небу. Взрывная волна ударила в них и сбросила с ног, мужчин и пони, на сланец и снег.

Робин лежал ничком, растопырив пальцы и ногти и вцепившись в сланец, чтобы удержаться. Ветер со свистом пронесся по склону хребта и потащил его за собой. Галька, песок и снег хлестали его по голове и разрывали кожу, но кровь не могла вытесниться против ветра. Ветер загнал дыхание обратно в горло, и он подумал, что задохнется. Голая черепица мира сдвинулась под его пальцами и накренилась вбок.

Тишина разразилась над горой, причиняя боль его ушам. Он лежал в двадцати ярдах от того места, где стоял, когда прогремел взрыв, и все ногти на его левой руке были вырваны с корнем. У него началось сильное кровотечение. Один пони лежал на боку, брыкаясь, прижавшись спиной к скале, куда его унес ветер. Второй кричал и пытался подняться на колени в сотне ярдов впереди. Третий исчез, оставив в руке Джагбира сломанный повод.

«Ушли! Муралев взвизгнул и указал вниз на длинный контрфорсный склон, не крутой и не пологий, на котором они, дрожа, стояли. Ветер стих до штормового, и они могли подумать. «О, поторопитесь! Он будет дуть снова, весь день».

— И как часто?

— Каждые десять-пятнадцать минут — реже, чаще.

Они поспешили наверх. Когда бурхан раздался во второй раз, они увидели, как он с грохотом катится с горы, дергая пирамиду Музтаг Ата. Затем они бросились на землю, каждый хватался одной рукой за камни, валуны, винтовки, за все, что попадалось под руку, поводья их пони были обвиты вокруг них. Во второй раз бурхан прошел мимо.

Час за часом они, спотыкаясь, карабкались вверх по снежной пудре. Этот снег лежал здесь с самого начала. Прошедшие годы прошли. Бурхан схватил их и унес прочь по крыше Азии. Свет менялся в течение нескольких часов, минута за минутой — желтый, зеленый, снова желтый, внезапно потемнел, когда они уже ничего не могли разглядеть, затем снова стал желтым, и на его фоне впереди появилась игольчатая выемка в снежной стене. Снег — зеленый, желтый, отблескивающий светом — шипел и полз по горе. Бурхан крикнул им, что это доносится не сверху земли, а из-под нее.

В пятистах футах ниже выемки их поразил еще один удар грома. Они прижались друг к другу на узкой скальной полке, снежный склон был крутым слева над ними и еще круче внизу справа. Робин, укрывшийся под навесом, увидел руку, прижатую к глазам. Пальцы руки были мертвенно-белыми под темной пигментацией кожи. Затем на него обрушился снег, и ему пришлось закрыть глаза. Пальцы левой руки Джагбира были обморожены. Где были перчатки? Пропали, сорваны, потеряны.

Ветер изменил направление и унес его ноги из-под ног. Край склона приблизился к нему, и он смотрел вниз и двигался вниз. Снег выпал на высоте пяти тысяч футов, не отвесный, но слишком крутой, чтобы карабкаться. Он увидел, как его пони кубарем скатывается по склону, набирая скорость в центре облака мчащегося, сверкающего, зеленого снега. Возможно, пони взвизгнул, но его крик утонул в порывах ветра. Затем он перевернулся, ветер закружил его и столкнул тело и ноги с края. Он вцепился руками и повис на краю, ветер перевернул его на запястьях. Он увидел лицо Джагбира в ярде от себя. Оно было как у ребенка. Джагбир горько плакал, протягивая к Робин свои бесполезные, обмороженные руки.

Рука Муралева сжала запястья Робин. Джагбир сел верхом на спину Муралева, и Муралев медленно потянул, отдернул назад, снова потянул. Ветер стих. Робин втянул в легкие снежные брызги и воздух и медленно подошел к выступу. Муралев перевернул его и начал растирать снегом его лицо. Робин увидела Джагбира, скорчившегося под навесом, его рот все еще был открыт, а на щеках замерзали яростные, беспомощные слезы.

Безупречные ноги Джагбира и разбитое сердце подняли их на вершину. И пони Муралева, Джагбир, тоже поднялся в гору. Только у Джагбира за спиной все еще была его винтовка. В безветренной тишине, под желтым небом, они пересекли ущелье.

К ночи они снова достигли линии снегов. Они оторвали полоску войлока и сделали рукавицы для рук