Так завершается карьера сыщика в XIX веке - Михаил Леккор

— Ключ от черного входа есть, как у горничной, лишь у Марефы. А жандармские эксперты четко зафиксировали следы только от его ключа в замке. Больше следов ни от банального взлома, ни от воровской отмычки не было;

— Морские бахилы, почему-то носимые женщиной, довольно хорошо отметились в пыльном, давно уже не убираемом коридоре. И хотя Марефа потом попыталась уничтожить следы собственных злодеяний, но второпях сделала это плохо и отпечатки бахил в ряде мест были четко замечены;

— Постовой жандарм, находящийся в этот вечер на дежурстве, видел уходящую с работы Марфу встревоженной и заметно уставшей, как будто пробегавший несколько сот сажен. При попытке разговорить ее чувствовалось, что она встревожена и весьма нервничает.

Серьезные доводы. Во всяком случае, так просто голословно ни опровергнуть, ни подвергнуть их невозможно. Но все же доказательства для ареста слабоваты и не аргументированы. XIX век еще! Сам он с такой доказательной базой ни в суд, ни, тем более, к императору

Надо, во-первых, увидеть и поговорить с самой Марфой, во-вторых, рассмотреть место преступления. И тогда будет проще рассмотреть все дело в целом.

В любом случае, он непременно должен был с нею встретиться хотя бы даже для вездесущей галочки, чтобы, убедившись в ее честности и невинности, потом окончательно о ней забыть. Или наоборот, найдя вину доказанной, арестовать ее и посадить в Петропавловскую крепость, как самого опасного государственного преступника.

Обворовать самого императора! Для XIX века это все равно, что богохульствовать Господа. Не зря инсургенты уже в это время были поголовны атеистами. А тут неграмотная баба!

А то как же! Посадить человека в тюрьму или, что для XIX ничуть не реже, впаять на каторгу, и ни разу не увидеть его, для Константина Николаевича было шокирующей новизной.

Сам он был уверен в ее виновности после жандармских бумаг процентов в 30. Это много, учитывая, что в 100% он будет уверен только после окончания следствия. Для начала ему хотелось бы подчистить дело. Очень уж топорно и аляповато оно велось.

А ведь многие уголовные дела XIX века потом брались для примера в юридических вузах в XXI века. С соответствующим негативным или позитивным оттенком. Он сам читал такие и ему очень бы не хотелось, чтобы в неряшливо отработанной папке значилось:

— Следователь жандармерии князь Долгорукий.

А потом плохие доказательства и неумные выводы. И итог — профессор говорит, что это пример, как не должен работать квалифицированный юрист.

Бр-р! Так что, прежде всего, четкие формальности, полнота доказательной базы и так далее. А уже потом посмотрим, виновна она или нет. Если дело проработано добротно и правильно, это будет видно хорошо, хочет это сам следователь или нет.

С собой по жандармскому обычаю — работать только с каким-никаким помощником — на этот раз он взял вахмистра Игната Кормилицына, человека из столичного простонародья, малограмотного, но внимательного и сообразительного, знавшего это дело до мелочей. Будет ему помогать и, если надо, фиксировать ход предполагаемых допросов. А думать он и сам может и за двоих!

В Зимнем дворце он хотел сначала сам поискать Марефу в подсобных помещениях, но потом ему стало откровенно лень. Набегался сегодня, нанервничался, а он между прочим, великий князь! И так найдется, не велика «дама».

Отправил поискать ее вахмистра, а сам принялся точить лясы с двумя знакомыми жандармскими офицерами. Их очень льстило, что дворянин из их круга сумел пробраться в императорскую семью.

Обсудили кое-какую информацию, князь стал обладателем наисвежайшей сплетни, кто кому ставит рога. И ведь даже не смешно. Действительный тайный советник, старик семидесяти лет, зачем женится на двадцатилетней девушке? Кроме как получить рога, иных вариантов они не нашли. И ведь получает их, большие, ветвистые.

Пришел Кормилицын, таща на буксире уборщицу. Днем, как обычно, она или работала, или слегка отдыхала — здесь тоже не звери лютые. Константин Николаевич ее немного знал, как, впрочем, и другую обслугу дворца — служба такая.

Толстая, простоволосая, одетая вомножество одежд и одежек, она визуально сразу же заняла весь имеющийся объем комнатки. Это почувствовали не только жандармы, но и сама Марефа. В присутствии благородных господ она, как могла, съежилась, скомкалась, буквально спряталась за предложенный ей колченогий стул.

Что-то не подходила Марефа к предложенной ей следователями роли громилы–бандита. Посмотрел на сквозь нее всевидящим взглядом. Таких, как она, всегда называли русская простонародная баба. Причем с откровенным негативным подтекстом. Такая, может, и коня не остановит, а вот уличную бабскую драку с воплями и выдиранием кос вполне начнет. В своем кругу, как знал Константин Николаевич она была криклива и зла, палец в рот не клади, охотно откушает по самый локоть.

Но среди сиятельных господ в страшных жандармских мундирах она явно присмирела. Понимает мразь, что плетью обуха не перешибешь, и ей достанутся плети ни за что. Хотя бы за ее хамство или их плохое настроение… Мда-с. Такова проза реальной жизни простого народа в XIX веке. Нет, место свое она знает, протии ветра плевать не будет.

Что она сможет? Ссориться с большим визгом и обязательным выдиранием косм ее противнице, выесть мозги близкому мужику (мужу или сыну). А вот войти по сложной дороге грабителя способом японского ниндзя — НИ ЗА ЧТО, не будь он следователь силовых структур в две долгие жизни!

Впрочем, окончательные выводы на уровня официальных бумаг пока делать весьма рано. Хотя, господа жандармские следователи, говоря о том, что Марефа закоренелая преступница, вы хотя бы одним глазком посмотрели на обвиняемую. Ему она тоже не нравится.

И, более того, женщина, судя по всему, и сама может легко пойти на протиправные действия по различным мелочам — стащить кусок того — сего съестного, похулиганить, не подпадая под статьи уголовного кодекса. Но императорский скипетр обокрасть она никак не сможет. Ни по моральным качествам, ни по физическим кондициям.

Небрежно просмотрел на собранную на нее досье — тоненькую папку со всякими бумагами. Жандармы, хотя и старались в расследовании, но откопали, в общем-то, совсем немного. Коренная петербуженка, что для простого народа в XIX веке большая редкость. Обычно прислуга бывает родом из деревни. Родители — мещане из недалекой заставы Санкт-Петербурга, ни в чем негативном ранее замечены не были. Сейчас оба померли естественной смертью. Средняя жизнь в XIX веке была еще весьма коротка. Люди быстро мужали, растили детей и так же скоро помирали. Оба не дожили до пятидесяти лет, что никого не удивило.