Танец теней - Яков Осканов

хрестоматийным образцом профессорского кабинета: практически все её стены занимали шкафы с фолиантами научных трудов на разных языках, свободные от мебели участки стен были украшены дипломами. На небольшой этажерке имелось подобие кунсткамеры с различными диковинками, видимо, найденными учёным либо подаренными ему коллегами. Илья Петрович был палеонтологом и, как и полагается настоящему палеонтологу, страстным коллекционером древних окаменелостей. Полноту картины дополняли массивный старинный стол, заваленный какими-то рукописями и черновиками, и три таких же старинных одинаковых кресла: одно — для хозяина, два — для его посетителей.

Илья Петрович усадил гостя на одно из кресел, а сам уселся напротив, на второе, проигнорировав своё, стоящее за столом. Он с любопытством посмотрел на путешественника и нарушил молчание:

— Итак, Никон Архипович, чем обязан?

Суздалев вздохнул, задумчиво улыбнулся и ответил:

— Видите ли, Илья Петрович, я пришёл к вам по вопросу довольно непростому и деликатному одновременно. У меня необычный род деятельности: я — путешественник.

— Ну, полно, кто же не знает вас в среде просвещённых людей? Как же, с большим интересом читал ваши дневники из последней экспедиции. Нахожу их весьма занятными.

Суздалеву была приятна похвала профессора и даже немного смутила его. Перед ним сидел известный учёный, и Никон Архипович и представить себе не мог, что его скромные труды служат не только развлечением для праздного дворянства, но и находят своих читателей в высших сферах научной элиты.

Иванов меж тем продолжил:

— Вам требуется консультация по какому-то вопросу, относящемуся к палеонтологии?

— В том-то и дело, что нет.

Брови профессора от удивления приподнялись, а его гость виновато развёл руками.

— Если честно, мне были нужны не вы, а ваш друг, ныне, увы, покойный. Но, так как с ним я пообщаться не имел возможности и чести, мне посоветовали обратиться к вам, ведь, по словам его коллег на кафедре, именно с вами он был более всего дружен. Я имею в виду Августа Альбертовича.

— А, понимаю. Вам правильно отрекомендовали меня. Август, действительно, был моим другом. — Илья Петрович на несколько мгновений замолчал и продолжил. — Вы пробудили моё любопытство.

— Чем же, позвольте узнать?

— Как известно, профессор Вернер был химиком, и вряд ли вы пришли ко мне с каким-то вопросом о химии. Было бы логично задать его на кафедре, которую вы посетили, его же коллегам. Стало быть, вопрос личного характера, но на биографа вы не похожи. Да и с чего бы путешественнику писать биографию химика?

Суздалев улыбнулся:

— Всё верно. Но, как я уже сказал, вопрос деликатный. И начать стоит, пожалуй, с того, что я представляю интересы наследников промышленника Михаила Николаевича Стужина. Вы слышали о нём?

— Ах, это… — понимающим тоном ответил палеонтолог. — Ну конечно же. Эта тёмная история здорово подкосила Августа. Целый год после возвращения из Сибири он был не в себе. Отмалчивался и не хотел обсуждать поездку.

— Его что-то там напугало?

— И да и нет. — Иванов поджал губы, на его лбу проступили морщины. Он нахмурился.

— Поделитесь со мной? — спросил Суздалев. — Мне будут ценны любые сведения касательно этого дела. Если, конечно, ваш покойный друг не завещал вам хранить его рассказ в тайне, или если вы не думаете, что это как-то повредит его посмертной репутации учёного или человека.

Некоторое время Никон Архипович выжидающе смотрел на Илью Петровича, а тот погрузился в раздумья. Видимо, что-то для себя решив, старый профессор, наконец, ответил:

— Пожалуй, я расскажу всё, что знаю. Обстоятельства этой истории и правда туманны и при определённом толковании могут кинуть тень на моего друга. Поэтому я хочу сразу вас уверить: Август Альбертович был человеком порядочным в высшей степени и учёным, который свою добросовестность в научных исследованиях почитал наиглавнейшей ценностью. Попрошу вас держать эти два факта в голове, когда вы услышите мой рассказ.

— Разумеется. — Суздалев кивнул с совершенно серьёзным видом. Илья Петрович, не заметив в собеседнике и намёка на улыбку, продолжил:

— У нас в университете ходили разные пересуды, почему профессор Вернер оставил кафедру химии и решил поехать со Стужиным в Сибирь. Люди злые и недалёкие полагали, что дело в деньгах. Дескать, богатый промышленник ради своей прихоти заманил известного учёного быть советником в личных вопросах, а тот в свою очередь оставил академическую науку ради развлечения и прожектов очередного сумасбродного богатея. Однако скажу вам со всей ответственностью, что эти люди очень далеки от истины. Мой друг был человеком добрым и кротким, и его до глубины души тронула история отца, который готов положить любые средства на здоровье своей дочери. Но это частный мотив. Был и общий. Начинание Стужина имело благородные цели. Безусловно, как отец он в первую очередь хотел вылечить Софью. Кажется, так звали несчастную девочку. Но этим желание Михаила Николаевича не ограничивалось. Он хотел найти способ вылечить всех людей, страдающих душевными недугами. А вы знаете, как ныне обстоят дела в этом вопросе?

— Да, знаю. Я сам врач, — ответил Суздалев. — Хоть и не по этой специальности. Но в целом мне известно, что человечество только-только начинает приоткрывать тайны человеческого мозга, а к разгадке излечения душевнобольных не приблизилось вовсе. Всё, чего мы пока достигли, — смогли лишь описать некоторые болезни, классифицировать их и по возможности обеспечить уход, если средства семей несчастных позволяют это сделать.

— Именно. Но Август не верил в термин «душевнобольные». Да, собственно, он и в душу не очень верил. Его холодный рациональный немецкий взгляд на вещи сформировал у него уверенность, что причина повреждения рассудка в каких-то физиологических изъянах, возможно, связанных с ходом биохимических процессов нашего организма в целом или мозга в отдельности. Когда он услышал от Стужина, что в Сибири есть озеро, вода которого помогает его душевнобольной дочери, он буквально загорелся желанием устроить туда экспедицию. Ведь если он найдёт средство лечения болезней мозга — это будет сенсация! Революция в медицине!

— Вне всякого сомнения, это так, — подтвердил Суздалев, слушавший Илью Петровича очень внимательно и, как показалось профессору, с большим интересом. Поэтому старый учёный воодушевлённо продолжил:

— Стоит ли удивляться его согласию, когда вместо экспедиции Стужин предложил Августу устройство научного стационара, оборудованного по последнему слову современной науки, и возможность проводить исследования на месте, да ещё и имея согласного на опыты пациента.

— А Софья была согласна? Или просто была покорна воле отца?

— Насколько я понял, девочка была больна нетяжело. Точнее не так. У неё случались тяжёлые помутнения рассудка, однако большую часть времени Софья была мила, болезнь свою осознавала и очень хотела от неё избавиться.

— Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

— Как я и сказал, Август видел в