Танец теней - Яков Осканов

— Но, я так понимаю, профессор ослушался Михаила Николаевича?

— Верно. Он начал тайно давать воду девочке, и та снова стала поправляться. Её душевное здоровье начало крепнуть. День ото дня ей становилось лучше. И Август рассудил, что ничего дурного он не делает. Более того, он был уверен, что поступает правильно, а распоряжение Стужина считал ошибкой. Так или иначе, Софья раз в день приходила к нему в лабораторию получить порцию воды. За одним из таких визитов их и застал Стужин.

— Это и послужило причиной возвращения профессора в Санкт-Петербург?

— Нет, тогда всё обошлось, но, как признался мне Август, он в первый раз испугался всерьёз. И за себя, и за девочку. Вначале он попытался спорить, приводить свои аргументы, но промышленник и слышать ничего не хотел. Тогда мой друг попросил объяснить причины, по которой Софье отказывают в лечении. Но Стужин лишь ответил, что это личное семейное дело, и следующее ослушание его прямого наказа в отношении дочки может привести к роковым последствиям. Сказано это было таким тоном, что Августу стало не по себе. И он на время снова перестал давать девочке воду. А Софью Стужин стал опекать ещё сильнее.

— Довольно странно, — заметил Суздалев. — По словам людей его знавших, промышленник имел репутацию человека рассудительного, спокойного и безмерно любящего свою единственную дочь. Что же могло его так изменить?

— Как я уже упоминал, в Ирии стали умирать и пропадать люди. Возможно, Стужин что-то знал или догадывался о причинах их несчастий. Возможно, произвёл собственное расследование. Трудно сказать. Август был так увлечён своей работой, что считал происшествия несчастными случаями, не вдаваясь в подробности и обстоятельства смертей, полагая это делом властей и хозяина. В конце концов, ведь убийств как таковых не было. А пропажа человека в тайге — дело хоть и трагическое, но не такое уж и невероятное.

— Неужели он не заметил, как Ирий стремительно обезлюдел?

— Конечно, заметил. Но Стужин его успокоил и сказал, что ничего страшного в этом нет, что в город послана весть, и вскоре прибудут новые поселенцы, а среди них и доктор, который будет тщательно следить за здоровьем всех обитателей усадьбы.

— Что же тогда послужило причиной отъезда профессора?

— Софья, конечно же. Последние несколько ночей её мучили приступы. Она кричала и стучала в запертую дверь, попеременно требуя и прося, чтобы её выпустили. В последнюю ночь мольбы о помощи были так неистовы и отчаянны, что Август не выдержал и пошёл в лабораторию, где он набрал для девочки воды. Он уже подошёл к её спальне и полный решимости собрался взломать дверь, когда чуть не лишился чувств в тот момент, когда пуля вошла в дверной наличник прямо над его ухом. В коридоре стоял Стужин с револьвером в руке. И хотя он не кричал и не буйствовал, тон его не оставил сомнений: если мой друг не подчинится ему — его ждёт верная смерть. В тот момент в Ирие оставались только он и Стужины. Михаил Николаевич дал Августу несколько минут собраться и потребовал покинуть усадьбу немедленно. Он был так одержим этим решением, что даже позволил моему другу забрать последнюю лошадь.

«Август Альбертович, — произнёс промышленник, — к моему великому сожалению, пути наши сейчас расходятся. Я не могу объяснить вам всех причин моего решения. Да вы, скорее всего, в них не поверите. Возможно, нам будет суждено ещё встретиться. И если мне удастся решить возникшие тут трудности, я обязательно извещу вас, а скорее, даже появлюсь лично с самыми подробными объяснениями для вашего суда о правильности моих поступков. Возможно, мне даже получится снова убедить вас вернуться и продолжить исследования, ведь мы оба понимаем, какую важность они имеют. Возможно, всё так и будет. Но сейчас я вынужден потребовать от вас покинуть Ирий немедленно. Софья остаётся со мной. Это наше семейное дело. Собирайте личные вещи, забирайте последнюю лошадь и бегите отсюда так быстро, как только можете. Если вы решите остаться, я не гарантирую, что это утро вам посчастливится встретить живым».

— Так описал мне причину своего отъезда Август, — продолжил Илья Петрович. — Он впопыхах собрал вещи, всё самое необходимое, помещавшееся в дорожную сумку. А когда вышел к конюшне, ему навстречу шёл Стужин, придерживая под уздцы осёдланную лошадь. Он помог моему другу усесться в седло, приторочил его сумку и с какой-то торжественной грустью произнёс: «Храни вас Бог, профессор». И добавил со странной усмешкой: — «Впрочем, я сильно сомневаюсь, что Бог в этих местах бывал. Здесь правят другие, не знающие нашего Бога силы». Мой друг хотел было ещё раз попытаться уговорить Михаила Николаевича оставить его в усадьбе, чтобы помочь Софье, но лицо того сделалось какой-то неживой маской, он странно посмотрел на Августа, поднял руку с револьвером и взвёл курок, давая понять, куда может привести дальнейший спор.

— Невероятная история, — задумчиво проговорил Суздалев. — Насколько я понимаю, Август Альбертович был последним человеком, который видел Стужина. Интересно, если бы Михаил Николаевич появился в Санкт-Петербурге, профессор согласился бы вернуться в Ирий к своей работе?

— Строго говоря, — заметил Илья Петрович, — последним человеком, который видел Стужина, была, вероятнее всего, его дочь. Ведь, полагаю, после того как мой друг уехал, Михаил Николаевич вернулся к ней в дом. А что касается вашего вопроса, то да, думаю, вернулся бы. И в первую очередь из-за Софьи. Ах, если бы вы знали, как его тяготило остаток жизни то обстоятельство, что девочка осталась там, в таёжной глуши, наедине с отцом, отрицающим всякую ей помощь. Он испытывал какое-то странное чувство вины, что бросил её там. Я много раз пытался переубедить его, что он жертва трагических обстоятельств, что ничего дурного он не сделал, занимался наукой на благо людей, и что Софью он не бросил, а оставил с родным и, как все знают, любящим её отцом. Он соглашался со мной, и согласился бы окончательно, если бы не тот прискорбный факт, что ни Стужин, ни его дочь так не вернулись из Ирия и пропали без вести. «Возможно, — говорил Август, — если бы я сумел убедить Михаила Николаевича оставить меня, всё было бы иначе».

— Возможно, ваш друг и был прав, — произнёс Суздалев. — Но возможно так же и другое. Вместо двух сгинувших людей было бы трое.

— Я тоже это ему говорил. Но это не сильно утешало его.

— Понимаю. А скажите, Илья Петрович, может, всё же вы