Танец теней - Яков Осканов

нет однозначного ответа. Во время прошлой нашей встречи я сказал вам, что подобные состояния возможно побеждать должным уходом и любовью близких. Но мы с вами знаем, что самые близкие люди Сони и явились причиной помрачения её рассудка. Её опекуны — люди занятые. Да и вряд ли они готовы заменить ей отца и мать. Скорее всего, её отправят к нам, или в подобное учреждение, где о ней будут заботиться, но это и всё.

Её немота — её щит. Так цепляющийся за стебель травинки рассудок пытается уберечься от падения в бездну окончательного распада. Прошло много лет, и, судя по вашему рассказу, она нашла способ балансировать на краю этой пропасти. Она не говорит, чтобы не возвращаться в тот момент, когда её разум получил страшную рану при виде покончившего с собой отца. Что будет, если привезти её сюда и попытаться вернуть речь? Не разрушим ли мы то хрупкое равновесие, которого она достигла? Не погубим ли мы её окончательно? У меня нет ответа. Но мы с вами врачи, и знаем, что первое, чем следует руководствоваться в наших действиях — принципом «не навреди».

— Спасибо, Михаил Юрьевич. Вы, кажется, разрешили мои сомнения. Это очень ценно для меня. На днях вас, скорее всего, посетят наследники Стужина, и будут задавать тот же вопрос. Они сделают, как посоветуете вы. Что ж, остаётся надеться, что мы с вами не ошиблись.

Они ещё немного поговорили, и Суздалев откланялся, не став отнимать время профессора.

Никон Архипович покинул клинику и, оказавшись на улице, просто пошёл в направлении дома. Ему хотелось немного размять ноги и подышать свежим воздухом. Он уже оправился от полученных в путешествии травм и перенесённой болезни. Дышалось легко. После беседы с Михаилом Юрьевичем и мысли пришли в порядок.

«Какая всё же удивительная история получилась! Я не имею права оставить её просто в своей памяти. Похоже, придётся снова садиться за перо», — подумал Суздалев, улыбнулся, и посмотрел вверх. Над ним в пронзительной синеве плыли, не зная людских печалей, беспечные белые облака.

Эпилог

К вечеру ветер стих. Облака перестали лететь по небу, увязнув в разливающемся оранжевом зареве. Небо от этого стало напоминать слоёный пирог, составленный из оттенков охры, пурпура и сурика.

На поляне, где-то в сердце древнего леса, расположилось скромное стойбище: чум, пара людей, собака и нескольких ездовых оленей, пасущихся на привязи неподалёку.

Жилище располагалось на ровном, вытоптанном животными и людьми, месте, чуть в стороне от центра поляны. Верхушки жердей каркаса были тёмными от времени, да и шкуры, которыми был обтянут чум, уже успели полинять и выцвести. Впрочем, и жерди и шкуры, были ещё достаточно крепкими, чтобы их не менять.

Возле входа лежали пустые берестяные короба, а на шестах, вкопанных чуть поодаль, сушились какие-то травы, кожаные ремни, и тонкие ломти мяса.

Олени мирно паслись, переступая с ноги на ногу, время от времени встряхивая головами, чтобы отогнать докучливых насекомых. Неподалёку от них дремала в траве старая пегая сука, с мордой побелевшей от прожитых лет. Ей что-то снилось, и она то поскуливала, то рычала, беспокойно ворочаясь.

Посередине поляны горел костёр. Над огнём висел почерневший котелок, в котором закипала вода.

Всё стойбище выглядело просто. И если бы не этот металлический котелок, его можно было бы назвать первобытным, будто оно существовало здесь с тех пор, как появился лес.

Воздух был напоён ароматами летних трав, запахами нагретой земли и дымка, поднимавшегося от смолистых дров. В наступающих сумерках лес постепенно темнел, будто плотнее сжимая стволы деревьев, превращая их в тёмную непроглядную стену.

У очага сидел старик нэнг — седой, жилистый, с лицом, высеченным ветрами и временем. Он что-то мурлыкал себе под нос, неспешно поправляя поленья, весело потрескивающие в костре. Пламя отражалось в его чёрных глазах, которые, казалось, смотрят одновременно на предметы и сквозь них. И угадывалась в этом отрешённом взглядемудрость человека, привыкшего с рождения понимать мир не чувствами, а сердцем.

Рядом с ним на шкуре сидела девушка. Она аккуратно стягивала жилами края новой парки, её движения были неспешны и уверены — руки будто бы жили своей жизнью, не отвлекая хозяйку от созерцания огня.

Старик не любил разговаривать. А девушка не говорила вовсе. Но молчание не разобщало, а наоборот — сближало их. Ведь если не сотрясать воздух зря, можно услышать многое: шелест травы, стрекот кузнечиков, шорохи, далёкие и близкие, пение птиц. А там, где ухо уже не могло ничего различить, слышались иные звуки и голоса, которые большинство людей просто не в состоянии слышать.

Текло неспешно время. Сгущались сумерки. И вечер, как всегда, сдался, уступая место ночи. Та, словно мифический ворон Ыр, опустилась на землю, укрыв всё сущее антрацитовыми крылами. Снова поднялся ветер. Он неспешно разогнал облака, и в небе щедрой россыпью проступили яркие звёзды.

Девушка подняла голову и засмотрелась на пламя. Оно медленно колыхалось, вытягивалось и опадало. От его отсветов на земле вокруг плясали тени — гибкие и живые. Она слышала их странные голоса. Тени что-то шептали ей, пели свои тайные песни. Они сходились и расходились, водя причудливые хороводы. И не было в мире света, ясного и чистого. Не было и мрака — густого и непостижимого. И не было ответов, потому что не было вопросов. Был только вечный танец теней, кружащихся над бездной отмеренного ей судьбой бытия…

Дополнительные материалы

Ирий

Без описания

Без описания

Без описания

Без описания

Без описания

Без описания

Без описания

Без описания

Гостиная князя Касаткина

Без описания

Без описания

Фёдор Аркадьевич Степанцов

Без описания

Илья Петрович Иванов

Михаил Николаевич Стужин