Танец теней - Яков Осканов

дом, который построил большой человек, стал пустым всего за три больших луны. Духи выгнали всех или убили. Много смертей. Когда один умер — бывает. Много умерло — духи не хотят пускать. Мы знаем такие места и не ходим туда.

Я спросил, верит ли он, что озеро и камень могли быть именно теми, о которых говорилось в старой легенде. Старик пожал плечами:

— Раз легенда есть, то есть и озеро и камень. А где они — никто не знает. Может это то озеро и тот камень. А может и нет.

Его рассуждения были спокойные. Это не было попыткой убедить меня, скорее спокойное изложение фактов и допущений. Как если бы я спросил его, например, мог ли увиденный мной сегодня медведь оказаться медведем, которого он встречал вчера. Мог или не мог. Но если мог, то ничего в этом невероятного не было. Так и с мифом об Илир и Кумуркане. Для нэнгов это не было мифом, в том понимании, которое мы вкладываем в это понятие. Это была часть их исторической хроники, и им в голову не могло прийти, что это может быть выдумкой. Как никому из русских не придёт в голову мысль, что Иван Грозный — вымышленный персонаж.

В конце концов, я подошёл к финалу своих приключений, закончив рассказ тем, как нашёл место последнего упокоения Стужина и то, как меня свалила болезнь. Перед своей гибелью Ирий успел раскрыть многие из своих тайн, но главная загадка так и осталась неразгаданной: что же случилось с Соней? Какую участь уготовила ей Судьба?

Я пожаловался на это Тэгую. Ведь столько времени и сил я потратил ради почти иллюзорной надежды, что девочка и отец живы. Что стали чьими-то заложниками и, возможно, ждут спасения. Однако в открывшихся мне обстоятельствах было понятно, что Стужин мёртв, и было наивно надеяться найти Соню, спустя двенадцать лет, живущую одиноко среди тайги.

Тэгуй, слушавший концовку моего рассказа не перебивая, покивал задумчиво, когда я замолк, потом набил трубку, закурил и сам нарушил молчание:

— Тебе, Никон, наверное, не терпится знать и то, как я тебя нашёл и что после пожара вышло?

— Рассказывай, не томи, Тэгуюшка! — я умоляюще сложил руки.

Он улыбнулся, опустил голову, собираясь мыслями, и поведал свой историю с того момента, когда я оставил его на стоянке под скалой со сломанной ногой.

— Люди племени пришли к вечеру на следующий день, — начал старик, попыхивая трубкой. — Я узнал, что ты добрался и что пошёл дальше. Меня привезли в стойбище, и я жил там, пока нога добрая не стала. Старый стал. Долго ждал ногу. Зато вода ушла, и я мог догонять тебя.

— Как долго ты был в стойбище?

— Две большие луны видел. Ходить начал. Немного. Потом больше. Кость крепкая стала — идти пора. Помогать тебе обещал. Шёл легко. Припасов много не брал. Лето. Еды много. Тайга кормит.

Я знал, что нэнг, у которого есть ружьё и собака, так же уверенно чувствует себя в лесу, как горожанин с туго набитым кошельком чувствует себя в трактире.

— Но как быстро ты меня нашёл? Мне долго пришлось искать Ирий. Ты же говорил, твой народ не ходит туда. Значит и ты там не бывал.

— Не бывал, — согласился старик. — Сначала шёл, как мы говорили. Ты показывал карту давно: где город ваш, где дом, который ты искал. Я в городе не был. Но реки знаю. Тальму знаю. Ашугу знаю. Горы знаю. Понял тогда ещё, куда идти.

— Да, но мы шли с севера. От стойбища на юг ты мест не знал.

— Не знал, — кивнул Тэгуй. — Мне помогли.

— Кто?! — изумился я.

— Кэдэ, — просто ответил старый нэнг. — Десять лун я догонял тебя. А потом встретил кэдэ.

— Кэдэ? — перебил я.

— Да. Кэдэ, — ответил Тэгуй и, посмотрев на меня, понял, что не знаю этого слова. Он замялся, подбирая слова, а потом продолжил: — Шаман. Но один живёт. Без племени.

— Как? Почему? — вопросы буквально высыпались из меня.

— Кэдэ — особенный человек. Духов слышит. Говорит с ними. Когда людей много рядом — у кэдэ голова болеть.

— Так Кэдэ — его имя? — уточнил я.

— Нет. Иногда в племени рождается сильный шаман. С детства духов слышит. Они с ним играют и учат его. Потом взрослый становиться и уходить к ним. Кэдэ становится.

Я понял для себя, что кэдэ — шаман-отшельник с сильно развитыми мистическими переживаниями. Возможно душевнобольной, вроде юродивых, которые испокон веков были на Руси.

— А имя у него было?

— Да, Улькэн его звать.

— Понятно. И что, Улькэн знал дорогу в Ирий?

— Знал.

— Но откуда? Он был проводником у геологов Стужина?

— Нет, кэдэ не ходят с людьми. Они с духами ходят.

— И что он тогда делал в Ирие?

— Его туда духи позвали. Много зим назад. Он шёл. Голоса звали. Он ещё шёл. Голоса звали. Так и пришёл.

— А зачем его духи туда звали? К озеру? — я уже готов был поверить в мистическую природу этого водоёма. Но дальше Тэгуй сказал нечто потрясшее меня:

— Нет, забрать с собой девочку. Одна осталась. Смерть её ждала. — Тэгуй поднял на меня взгляд и тут же озабочено воскликнул: — Тише, Никон! Руки у тебя дрожат. Сердце береги. Слаб ты пока.

Я вздохнул несколько раз так глубоко, как мне только позволило моё здоровье. Это помогло, но не сильно. В это было трудно поверить. Все мои переживания, страхи, страдания, опасности, которые удалось пережить — всё разом уходило в прошлое. А настоящее начиналось с простого знания, что девочка была спасена. Через время мне удалось унять дрожь в руках и голосе, и проглотить подступивший к горлу ком. Наконец, я спросил:

— Ты видел её?

— Видел, — кивнул Тэгуй.

— Что она тебе сказала?! Говори же скорее, Тэгуюшка!

Однако старик не спешил с ответом. Он опустил голову и немного помолчал. Потом всё же ответил:

— Ничего не сказала.

— Как? Она не стала с тобой говорить?

— Не стала, — согласился Тэгуй. — Когда Улькэн её нашёл, она не говорила. Он позвал её. И она пошла за ним. И всё время молчала. С тех пор молчит.

— Она онемела? Не может говорить?

— Не знаю, Никон. Не говорит совсем. Улькэн ни разу не слышал её голоса.

Я был так поражён фактом того, что девочка выжила, что засыпал моего проводника вопросами, на которые он едва успевал отвечать. Из рассказа Тэгуя я узнал, что кэдэ нашёл её на берегу озера. Девочка молчала, и сначала отказывалась пить и есть. Потом