Пассажир без возврата - Алексей Небоходов

В комнате звучало только дыхание, только приглушённые стоны, музыка их тел, их желания, их соединения. Всё, что она чувствовала, было чем—то больше, чем просто физическое удовольствие – это было освобождение, растворение, погружение в бездну, но без страха, без сопротивления. Она не думала, не анализировала, не пыталась понять – просто принимала, жила этим моментом, наслаждалась тем, как он двигается в ней, как его руки удерживают её, не давая сорваться в эту пучину окончательно.

Она слышала, как он дышит, как его дыхание становится глубже, прерывистее. Как его пальцы сильнее сжимают её кожу, как он теряет себя в этом процессе, как и она. Они двигались в одном ритме, подчиняясь той внутренней симфонии, которая рождалась между ними.

А когда всё достигло пика, когда их стоны переплелись в одно целое, в комнату ворвалась тишина, мягкая, наполненная, теплая, как остаточное эхо того, что только что случилось. Лиза лежала рядом, чувствуя, как внутри всё ещё вибрирует это чувство, этот жар, этот след их соединения, который останется с ней ещё долго, ещё глубже, чем на коже.

Лиза всё ещё ощущала его в себе, их дыхания смешивались, голоса растворялись в темноте комнаты, насыщенной остаточным жаром. Её тело находилось в состоянии глубокой, расслабленной истомы, каждая клетка отзывалась на его движения, на этот ритм, в котором они существовали последние минуты. Она чувствовала его руками, кожей, глубже – словно он не просто был рядом, а проникал в неё чем—то большим, чем физическое присутствие.

Но постепенно это ощущение начало меняться.

Сначала Лиза не придала этому значения. Она просто наслаждалась этим необычным, почти гипнотическим состоянием, в котором потеря времени казалась естественной. Но что—то неуловимое, едва заметное в его движениях, заставило её ощутить странный холод, пробежавший по позвоночнику.

Его руки были горячими, слишком горячими. Это не было обычным разогретым после страсти телом – его кожа источала жар, от которого её собственная, наоборот, начинала ощущать разницу температур, будто воздух между ними стал густым и вязким. Она хотела сделать глубокий вдох, но почувствовала, как грудь сжало что—то невидимое, что—то, что пронзало её изнутри, вызывая не страх, а странное, пугающее наслаждение.

Он двигался слишком плавно, слишком точно, безошибочно, словно его тело подчинилось какой—то иной логике, какой—то другой силе, которая не имела ничего общего с человеческой. Это было красиво, завораживающе, но в этом ощущении скользила угроза. Лиза открыла глаза, надеясь увидеть в его лице что—то привычное, что—то, что вернёт ей чувство контроля.

Но его взгляд уже был другим.

Её сердце сжалось. Он смотрел на неё не так, как раньше – не просто с желанием, не просто с притяжением. В его глазах было что—то, что выходило за пределы этой комнаты, за пределы их ночи. Ей показалось, что в этой темноте его зрачки стали глубже, будто в них открылась новая бездна, отзывающаяся чем—то чужим.

Она хотела сказать что—то, но слова застряли в горле.

Паша продолжал двигаться, но теперь его движения не казались естественными – в них была идеальность, слишком совершенная для человека. Он скользил по её телу так, будто уже знал каждую её реакцию, каждую мысль, каждое желание. Лиза чувствовала, как её тело становится более чувствительным, но одновременно с этим – будто чужим, будто он уже не просто рядом, а проникает в неё на каком—то другом, более глубоком уровне.

Её голова слегка запрокинулась, она попыталась закрыть глаза, но вместо этого её сознание начало плыть, растворяться в этом каскаде ощущений, в этом безумном, неуправляемом экстазе, который начал переходить в нечто большее.

Это было не просто наслаждение. Это было погружение. Она не сопротивлялась, но её тело напряглось, словно ожидая чего—то, что уже не зависело от её воли. Он наклонился ближе, его дыхание обожгло её ухо, и в этот момент она услышала шёпот.

– Ты готова, моя королева.

Этот голос не принадлежал ему.

Её глаза распахнулись, сердце замерло на секунду, а затем пропустило удар. Всё внутри сжалось, словно реальность вокруг них изменилась. Она хотела спросить, что он сказал, но его губы уже касались её шеи, его руки удерживали её крепче, не позволяя отстраниться.

Лиза чувствовала, как всё вокруг становится другим, как воздух в комнате густеет, как стены будто отдаляются, превращая их кровать в центр чего—то огромного, тёмного, безграничного.

Ей стало страшно, но страшно не так, как бывает при опасности.

Это был другой страх – тягучий, пробирающийся под кожу, сливающийся с желанием, ускользающий, таящийся в глубине сознания. Она не могла понять, пугает это её или возбуждает, но с каждой секундой её тело принадлежало ему всё больше, а её разум отступал всё дальше.

Лиза чувствовала, как реальность вокруг начинает распадаться. Сначала это было едва уловимое ощущение – будто воздух в комнате становился плотнее, гуще, пропитанным чем—то невидимым, но ощутимо чужеродным. Затем тепло исчезло, сменившись ледяной пустотой, от которой её кожа покрылась мурашками. Она попыталась пошевелиться, но её тело уже не подчинялось привычным законам. Пространство, которое ещё мгновение назад было её спальней, становилось зыбким, ломким, неуловимым, как отражение в воде, в которую бросили камень.

Она зажмурилась, надеясь, что это просто иллюзия, наваждение, игра света и тени. Но когда открыла глаза, всё стало только хуже. Стены комнаты начали стекать вниз, словно были сделаны из воска, расплавленного невидимым пламенем. Они дрожали, теряли форму, превращались в тёмные, текучие потоки, которые стекали по полу, оставляя после себя бесконечную, ненасытную пустоту. Кровать под ней словно растворялась, плотность ткани исчезала, и она чувствовала, как её тело медленно погружается в ничто, теряя опору.

Теперь она попыталась закричать, но её голос не прорвался наружу. Губы раскрылись, лёгкие сжались, но звука не было. Только удары сердца, отзывающиеся глухим эхом в бесконечном пространстве. В этой тишине её собственное молчание казалось громоподобным.

Паша всё ещё был рядом. Она видела его, ощущала его кожу, его руки, горячие, давящие на её бёдра, удерживающие её в этом месте, где уже не существовало привычных границ. Но его лицо стало иным. Черты растянулись, сместились, стали неестественными, будто сама материя, из которой он был сделан, поддалась этому всеобъемлющему искажению.

Его рот медленно раскрылся шире, чем мог бы раскрыться рот человека. Губы разошлись, образуя зияющую чёрную пустоту, внутри которой не было ничего, кроме бесконечной тьмы. Глаза стали провалами, в которых больше не отражался свет. Они больше не были глазами Паши, не были глазами мужчины, которого она знала, которого впустила в