Когда лопата у могильщика ржавеет - Алан Брэдли

половина одиннадцатого: самое время достать черный шерстяной кардиган и прочный непромокаемый макинтош. Рассматривая себя в треснувшем зеркале-псише[33], я осознала, что выгляжу как шахматный слон, но без дырки в голове. Митра! Так называется епископская шапка, и хотя я в курсе, что некоторые считают, что ее форма напоминает рыбу – символ христианства, мне всегда казалось, что это выглядит так, будто кто-то набросился на епископа сбоку с топором.

7

В желудке зверя

Я в шоке наблюдаю, как моя рука выводит эти слова на бумаге. Как будто мне кто-то диктует – или приказывает?

Зачем этой главе нужно дать название и отделить ее от остальных?

Я не имею ни малейшего понятия, но я точно знаю, что эта часть моего повествования настолько преисполнена глубины, мрака и напряжения, как ни одна другая.

Я одновременно словно уменьшилась и увеличилась. Я начинаю понимать, почему мозги других людей иногда протухают, как яйца, и они даже не замечают перемен. Сегодня ты Флавия де Люс, а завтра нет, и, возможно, ты, как пещерный человек, миллиарды лет будешь ждать эволюции, пока не узнаешь, кто ты есть.

Знаю, что я уже не та девочка, которой была когда-то, и не понимаю, кто я теперь. И если говорить начистоту, то даже не уверена, кем была. Я словно канатоходец, балансирующий на краю глубокой, но невидимой бездны.

Все это чертовски меня фрустрирует!

То ночное происшествие на американской базе в Литкоте сверкнуло, словно молния во мраке, осветив нечто невидимое и неожиданное, и я до сих пор не понимаю, это благословение или проклятие.

При воспоминании о тех событиях у меня бегут мурашки по коже и одновременно я испытываю необъяснимое чувство гордости и удовлетворения.

Но я попробую все рассказать по порядку.

Шел дождь, та разновидность холодного, мелкого, непрекращающегося дождя, перемежающегося вспышками молний, которая столетиями вытачивала из британцев то, кем мы стали: отважных и дерзких людей, дрожащих в мокрых ботинках.

Как было договорено, Карл заехал за мной в Букшоу в полночь и отвез в Литкот, практически не разговаривая по дороге. Я задумалась, может, он уже пожалел о своем решении? Что бы ни было причиной, он выглядел подавленным, сидя за рулем джипа, подпрыгивавшего на грязной дороге между изгородями, и только время от времени оглядывался, проверяя, на месте ли я, и как будто каждый раз разочаровываясь фактом моего присутствия. Он был словно не со мной.

На военно-воздушной базе Карл провез меня через охрану, откуда нам помахала фонариком безмолвная фигура в черном плаще, видимо, их приятель Смитти или другой пособник, потом высадил меня в тени ближайшего здания, которое я приняла за ангар.

Чересчур легко.

Часто ли «легко» предшествует катастрофе? Теперь я склонна думать, что да, пусть это и попахивает суевериями.

– Помни, – сказал Карл, – мы тебя не знаем. Ты сама по себе.

И когда я выгрузилась из машины на мокрый асфальт, он добавил:

– И не бери деревянных пятаков[34].

Потом его джип внезапно зарычал и скрылся в темноте.

Не знаю, как долго я стояла во мраке, прижимаясь к стене нависающего ангара, боясь пошевелиться и боясь оставаться на месте. После того, что показалось мне вечностью, я услышала шорох мокрых шин по асфальту.

Это возвращается Карл или он бросил меня? Или его обнаружили и ему пришлось бежать? Или это караульный, человек в темном плаще, которого я приняла за Смитти?

Но что, если это кто-то другой? Другой караульный?

Я заставила себя закрыть глаза. Если кто-то заметит белки моих глаз, то получу пулю в голову. Насколько помню, караульных выбирают за меткость, а не доброту.

Сильнее вжавшись в стену и надеясь слиться с ней, я взмолилась неведомо кому, чтобы меня не выдала внезапная вспышка молнии.

Я задержала дыхание.

Звук шагов внезапно остановился, потом приблизился и снова замер.

Я не осмеливалась открыть глаза.

– Кто здесь? – послышался извечный вопрос. В голосе был заметен американский акцент.

Что мне оставалось? Сказать: «Это я» – жалко и недостаточно.

– Друг, – ответила я почти инстинктивно и открыла глаза. Меня сразу же ослепил луч настолько мощного фонаря, как будто его заправили дистиллированным солнечным светом.

Я подняла руки, защищаясь от яркой вспышки. Думала взмолиться о пощаде, но луч медленно двинулся от моих глаз к мокрому, испачканному плащу.

Должно быть, в своем мешковатом наряде не по размеру, висевшем на плечах, словно грозовое облако, я представляла то еще зрелище. Запах синтетической резины вызывал удушье, а под импровизированной палаткой из подмышек стекал неприятный холодный пот.

Мне в голову пришла фраза «Тайный агент», и в параллельном мире я была уже мертва.

– Приблизиться для опознания, – скомандовал часовой, и я сделала маленький шаг вперед.

Я знаю, что следующим шагом будет установление личности, и чуть не сказала, что я друг Карла и Ринзо, но поняла, что этим самым надену петлю не только на свою шею, но и на их.

– Меня зовут Флавия де Люс, – произнесла я медленно и очень четко. – Живу в Букшоу в Бишоп-Лейси, я дочь полковника Хэвиленда де Люса.

Воцарилось долгое молчание, и свет фонаря снова вернулся к моему лицу.

– Пожалуйста, – попросила я, – свет режет мне глаза.

Луч еще секунду задержался на моем лице и скользнул на землю.

– Спасибо, – прошептала я. До сих пор мне не удалось увидеть лицо караульного.

– Зачем ты здесь? – спросил он.

Нет смысла ходить вокруг да около. Честность – все, что у меня есть.

– Я пришла встретиться кое с кем.

– С кем? – спросил он, передвигая луч света мне под подбородок. Грудь начало печь.

– Сама не знаю, – сказала я.

Караульный внезапно развернулся на одной ноге и совершил поворот в четверть оборота, затем с жутким стуком, отразившимся от стены ангара, опустил на землю вторую ногу.

Я чуть не выскочила из кожи вон.

– Иди передо мной, – велел он. – Налево. Медленным шагом. Без глупостей. Налево, – и он ткнул в мой локоть что-то твердое и металлическое, и только теперь я осознала, что у него в руке оружие и оно направлено на меня.

Я видела отблески света на мокром асфальте, отражающиеся от дула его револьвера. Видимо, М1. Карл приносил такой на музыкальные суаре Фели, и его восхищенно передавали из рук в руки. Насколько я помню, он может выстреливать до пятидесяти патронов в минуту.

«Его невозможно обогнать», – сказал Карл, и я благодарна ему за