Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

Затем учительница провела перекличку. Когда дошла очередь до фамилии Харитона, на какой-то миг остановилась, наверное, хотела упрекнуть за прогулы, но, раздумав, продолжала называть фамилии дальше. Харитон с нетерпением ждал, что Мария Петровна вот-вот примется за него, а она прошлась перед классом и начала урок.

— Кто хочет рассказать, как он решил первую задачу? — спросила она.

Ученики переглядывались, перешептывались, никто не вызвался. Да оно и не удивительно: кому охота добровольно подставлять свою голову? Харитон эту задачу хорошо помнил. В другой раз он тоже молчал бы — ждал, пока вызовут, потому что выскочек школьники не любят, — но сегодня он решительно поднял руку. В некоторой степени это было вызовом учительнице. Так и поняли семиклассники, одобрительно загудели. Только Мария Петровна ничего подобного не подумала, с удивлением взглянула на добровольца:

— Колумбас? Ну хорошо, отвечай, Харитон. Расскажи, как ты решил задачу.

Харитон бодро вышел к доске, взял мел, принялся молча писать цифры, делить и множить, складывать и вычитать. Яриська внимательно следила за каждым действием. Остальные — кто сочувственно, кто равнодушно, скорее наблюдали за самим Харитоном, чем интересовались задачей. Учительница тоже смотрела на доску, но чисто механически улавливала суть задачи. У нее перед глазами все время стояла мать этого мальчика, который так проворно, с подчеркнутой смелостью писал цифру за цифрой, видимо желая реабилитировать себя в глазах учительницы. Мария Петровна была уверена: Харитон еще не знает того, что известно всем. Ей было жаль паренька. Она, как и все, не представляла, как повести себя с ним, что ему сказать, чем утешить, как смягчить горькую весть, которую он, безусловно, скоро услышит. Учительница думала не только о задаче, которую правильно и уверенно решал мальчик, но и о своих учениках. Нет, это уже не те дети, с которыми она встретилась несколько лет назад. Это уже сознательные, взрослые люди, которые умеют в трудный момент держаться достойно. И все же она побаивалась, что кто-нибудь вдруг проговорится, нанесет рану в самое сердце Харитона. А ведь еще точно неизвестно, что именно случилось с Галиной. Возможно, она просто где-нибудь задержалась, ее разыскивают, выясняют. Не может же человек так неожиданно, так нелепо погибнуть…

Мария Петровна тешила себя этой мыслью, хотя и мало верила в то, что думала. Она тоже родилась в придеснянских местах, выросла возле реки и прекрасно знала, как коварна и беспощадна река во время ледохода и паводка. Не было весны без человеческих жертв. Но ей очень хотелось, чтобы все обошлось, и тогда бы она искренне порадовалась за подругу и ни за что не простила бы этому неслуху и прогульщику…

Харитон скоро совсем освоился, забыл о том, что должен отвечать за свои проступки. Заметив особенное внимание товарищей к себе и не получив от учителей замечаний по поводу своих выходок, он стал чувствовать себя совсем уверенно, как и надлежит герою дня. От него ни на минуту не отходили девчонки, ему все время улыбались глаза Яриськи. И он решил, что больше прогуливать не будет, наверстает упущенное и станет учиться так, чтобы мама и учителя были им довольны. Когда уроки закончились, — а они сегодня для Харитона совсем не тянулись, — и когда Яриська пригласила его к себе в гости, он охотно согласился проводить ее до лесной сторожки. Только выторговал право идти дорогой, что шла мимо лавки и его дома; хотел еще раз проверить, не вернулась ли мама.

Матери не было. И они с Яриськой отправились напрямую, знакомой тропинкой по берегу Десны, через густо усаженные пушистыми котиками тальники к березовой роще.

V

Весна боролась с зимою. Ночью с севера налетал холодный ветер, иногда в воздухе крутилась снежная белая крупа, по утрам из оврагов и заводей подымался густой туман, а уже к завтраку выглядывало солнце, земля начинала парить, луговые озерца незаметно наливались и сияли небесною синевой.

Снега сошли. В полях чисто, приветливо, только купались в воде низинки, но это не мешало весенним работам. Вышли в поле колхозники, загудели моторы. Где пахали, а где подкармливали озимые. Уже и овес готовились сеять, помня, что если его «кинешь в грязь, то будешь князь».

На придеснянских лугах было безлюдно. Сюда возвращались птицы. На обнаженные берега озер, где зазеленели бледные побеги аира и камыша, в ложбинки, где уже выпустил первые бутоны желтоцвет, по вечерам и утрам, парами и поодиночке падали селезни и чирята; кигикали и стонали над лугом чайки, посвистывали кулички; сороки на вершинах деревьев старательно присматривали за похожими на косматые папахи горцев гнездами, добывали свою аистиную поживу аисты.

На пригорке вблизи Борового в зарослях лозняка нашел для себя приют лосенок. Всего на каких-то два-три шага отступил он от реки в тот момент, когда вскрылась она и с шумом понесла на своей могучей спине взломанный лед. Лосенок испуганно озирался, забыл о колющей боли в ноге, ждал свою маму — лосиху. Она почему-то мешкала, стояла поодаль на льдине, видимо стараясь сообразить, какая еще напасть поджидает их на том берегу. Так и не понял лосенок, что произошло с его мамой, куда она девалась. Он испугался треска и шума, прокатившихся над рекой, и, позабыв про больную ногу, бросился наутек. Пробежал он совсем немного, потому что ногу свела такая резкая боль, что он даже не мог ступить на нее. А еще больше испугался того, что позади не слышно было матери. Остановился лосенок, оглянулся и ничего не увидел, кроме какого-то неведомого хаоса, дикой и страшной, непонятной ему разбушевавшейся стихии. Ведь он не знал, что река зимой живет подо льдом, а весной с силой высвобождается из-под него. Лосенку казалось, что сама земля зашевелилась, разламывается на куски и это разрушение настигнет и поглотит его. Не дожидаясь матери, он поковылял дальше.

Малыш плелся в поисках безопасного места, такого, куда бы не доносился этот неприятный, угрожающий шум, это незнакомое ему дыхание реки, воспринимавшееся им как громадная опасность, грозящая смертью. И лосенок, превозмогая боль в ноге, хромая, удалялся от Десны через луга, туда, где пойма переходила в плодородные колхозные поля. Он все время озирался и прислушивался; ему не верилось, что кто-то страшный и неизвестный отобрал у него маму, его верную и сильную защитницу.

До самого рассвета, пощипывая веточки, плелся лосенок все дальше от угрожающего шума, от той злой силы, с которой,