Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

— Лосенок!

— А я что говорил?

— Тихо! Спугнете!

— Он больной, хромает.

— Окружайте его!

Ребята рассыпались полукругом, начали брать животное в кольцо, а перепуганный лосенок, напрягая последние силы, бежал с луга на взгорок, к Боровому, что и нужно было его преследователям.

Он наконец совсем обессилел. У него, голодного, измученного, нестерпимо болела нога. Преодолевая ров, отделявший луг от полей, споткнулся, упал на передние ноги и, пропахав борозду, свалился у густых зарослей лозы. Попытался встать, но сил на это уже недостало. Осторожно, опасаясь какой-нибудь неожиданности со стороны животного, ребята обступили его.

Молча, внимательно рассматривали они маленького лося. Ни разу не приходилось им видеть настоящего живого лосенка. Смотрели на него и глазам не верили — на картинках он выглядел величаво, воинственно, к такому и подступиться-то боязно… А тут перед ними лежало беспомощное существо, лохматое, костлявое, неуклюжее, одни мослаки торчат из-под шкуры. Да еще головастое, горбоносое… Лосенок смотрел на ребят жалобно, грустно и обреченно.

Школьники не сразу заговорили, так они были поражены и сбиты с толку своей находкой. Сперва глядели молча, боялись пошевельнуться, а затем, поняв, что лосенок совсем ослабел, приблизились к нему и стали рассматривать вплотную.

— А что, если лосиха появится? — первым сказал кто-то из тех, что побоязливей.

— На куски разнесет!

— Видно, отбился от матери, потому и отощал.

— Может, и отбился…

— А может, лосиху убили. Разве так не бывает?

— Голодный, видать, заморенный…

— Бедненький!..

Ребята были обеспокоены судьбой лосенка. Понимали, что, если ему не помочь, он погибнет.

— Позвать бы ветеринара…

— Так он и пошел! Надо в село гнать…

— А как его погонишь?

— Попробуем…

Вооружившись хворостинками, ребята дружно подступили к лосенку. Он понял, что эти люди далеко не мирно настроены, вытянул шею, пытаясь встать. Что-то звякнуло, и мальчишки увидели, что копыто левой ноги защемило железный обруч. На обруче болтался обрывок цепи.

— Смотрите, смотрите! Что это?

— Капкан!

Да, это был обыкновенный капкан, железный, прочный. Такие обычно ставят на волков. Волк обошел, а лосенок случайно попал в него. Но тогда он был сильным, резким ударом сумел разогнуть одно из звеньев цепи, и она оборвалась. Однако сам капкан впился в ногу и с каждым днем впивался все сильней и сильней, причиняя нестерпимую боль.

— Надо спасать, — решили ребята, — иначе он погибнет.

VI

Андрей Иванович в последние дни почувствовал себя лучше. Улучшение, конечно, было относительным. Он уже не помнил, когда был по-настоящему здоровым. Но после того как в гостях у него побывала Галина, когда развеялось тяжкое недоразумение, которое столько лет отравляло им обоим жизнь, он заметно ожил, даже боли, с которыми свыкся, стали слабее. Или, может, он просто перестал обращать на них внимание… Человеку немного надо для счастья, а еще меньше — для хорошего настроения. Развеялись сомнения, наладились отношения с дорогим для него человеком, и старый учитель почувствовал прилив новых сил. Теперь он и засыпал, и просыпался с единственной мыслью: не сегодня-завтра в его доме раздастся голос дочери.

На следующий день после Галининого отъезда Андрей Иванович проснулся рано, выпил стакан крепкого чаю и, чуть развиднелось, вышел из дому.

Село уже просыпалось. Из труб вился дым; слышались приглушенные голоса, бойкое петушиное «кукареку», гудели моторы на колхозном дворе, а в небе чуть слышно курлыкали журавли — не останавливаясь на деснянской пойме, они проплывали в утреннем тумане на север, в бескрайние белорусские леса, на болота и озера. Андрей Иванович полной грудью вдохнул утренний воздух.

Жил он неподалеку от школы, ближе к пойме реки, на самом краю села, — еще б немного, и двор заливало бы весеннее половодье. Во время сильных паводков, правда, бывало, что деснянский разлив подступал к воротам, а то и прямо во двор. В эту весну воды пока было немного.

Андрей Иванович смотрел в сторону Бузинного, стараясь разглядеть далекий берег, белые хаты, которые отчетливо виднелись сейчас, пока их не успела скрыть от взора густая зелень. Над лугами плыл утренний туман, не густой, но застилавший весь горизонт. Слышался, будто из-под земли, шорох и глухой шум. Но Андрей Иванович, который уже не мог похвалиться хорошим слухом, этого не замечал и даже не подумал, что Десна вскрылась, что она уже бушует, шумит, беснуется. Перед глазами стояла Галина. Он размышлял все время об одном — о ее откровенном признании, о причине разлада. Есть же на свете такие злые, бессердечные люди, которые, преследуя свои эгоистичные интересы, готовы поссорить близких людей, доставить им столько неприятностей, столько боли… Он вспоминал жену — она умерла, так и не узнав, почему их Галя, которую они так крепко любили, вдруг отошла от них, сделалась к ним равнодушной…

Андрей Иванович направился за село, ближе к песчаным холмам, где густо рос краснотал и приземистые ветвистые сосенки. По пути встретился с кузнецом Марком Черпаком, мужем той самой Марии, что присматривала за Андреем Ивановичем, будто за родным отцом. Как и все боровские жители, Марк был когда-то его учеником и воспитанником.

Всех своих учеников, давних и недавних, Андрей Иванович знал, как самого себя. Марию любил и уважал за добросердечность и прямоту. Ее Марко запомнил всезнающим и способным хлопцем, но таким пронырой и плутом, каких поискать. Из Марко вышел добрый мастер, кузнец высокого класса, однако авторитетом у односельчан и у старого учителя он не пользовался.

Как и всегда, Черпак пробирался домой по загуменью и поэтому растерялся, повстречав в сосенках Андрея Ивановича. В округе Марко был известен как браконьер. Не признавая законов охоты — рыбу истреблял варварски, птицу и зверя тоже. И сейчас шел домой, пряча под полой сложенное вдвое ружье и пару уток. Жил он почти на самом краю села и рассчитывал добраться до хаты незамеченным. Увидев учителя, он даже остановился от неожиданности, потянулся к шапке, по школьной привычке.

— Доброе утро, Андрей Иванович! Вы уже на ногах? Это хорошо…

— Здравствуй, здравствуй, Марко! Вижу, и ты уже на ногах, промышляешь…

Марко покраснел, прятал глаза, не мог смотреть на Андрея Ивановича.

— Грешен. Не вытерпел. Двух селезней…

— Не доведет тебя, Марко, до добра алчность…

У Марко недобрым огоньком вспыхнули глаза, он бросил исподлобья насмешливый взгляд на учителя:

— Простите, Андрей Иванович, но… вам же хотел угодить…

Старик высоко вскинул седые брови.

— Мария все сокрушается — чего бы такого вкусненького отнести больному, а я себе думаю: что может быть лучше жареного селезня?

Учитель хорошо знал характер Марко, не поверил ни единому его слову.

— Благодарю, Марко,