Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

тьфу, пусть уж простит покойница, что так про нее подумалось! Да если б она, Антонина Горопаха, стояла у прилавка, то у нее чулан не пустовал бы, ветер не гулял бы по полкам. Все, все, что получше, лежало бы вот здесь. Висели б рядком и копченые колбасы, и окорока, а банки и баночки выстроились бы в ряд. Мед бы золотился, крупы разные красовались, варенья да соленья. Нет, не думала Антонина, что живут на свете такие бестолковые люди, такие простаки.

Пересмотрев запасы продуктов, принялась она за одежду. Может, если покойница о харчах не заботилась, то хоть одежонкой подзапаслась? Пальто и шубы, туфли и модельные импортные сапожки, отрезы на платья и прочий товар — все, все в руках было.

Затаив дыхание, Антонина отперла шкаф. И дух захватило — набит, полнешенек! Принялась перебирать платья, костюмы, но все это она не раз видела — старенькое, ношеное, что еще от Андрея Ивановича Громового-Булатова принесла Галина. Флотский костюм, пропахший нафталином, выцветший — одежда мужа, сложившего голову где-то в море.

Харитонова одежонка в основном такая, из которой он вырос. Большой ведь уже парень. Белья, правда, хватает, но тоже не новое, стираное-перестиранное. Похоже было, что за последние годы Галина Колумбас ничего не покупала себе из одежды.

Отставив подальше от огня чугунки и горшки с борщом и кашей, чтобы не выкипели, Антонина принялась осматривать всю Колумбасову усадьбу. Осматривала с тщательностью самого придирчивого ревизора. В кладовке все перевернула — те же старые кожухи да стопка постельного белья; видать, любила покойница чистое, душистое белье. Не оказалось ничего ценного ни в погребице, ни в хлеве. Тонька разволновалась не на шутку. Обидно ей сделалось за подружку, что так бедствовала, жить не умела. Забыла про печь, про борщ с кашей, сидела на лавке и думала: неужели правда мог так существовать человек?

Но недолго она сидела сложа руки. Подумалось ей вдруг: «Уж не такая, наверно, Галина была простофиля, чтобы, работая на прибыльной должности, собирать всякое барахло. Видно, держала весь этот утиль просто для отвода глаз…»

И тетка Тонька еще придирчивее взялась перекапывать все мышиные норки в жилище подруги. Теперь она ничуть не сомневалась, что все свои сбережения Галина предусмотрительно перевела в золото и другие ценности, а может, денежки копила. Еще и еще раз обнюхивала все щели на печи и на полках, в шкафчиках и за ними. Наконец напала на то, что искала. В самом углу нижнего ящика шкафа лежала заваленная всякой всячиной небольшая красивая шкатулка. Тяжелая, она была заперта на ключ, и когда тетка Тонька ее встряхнула, то у нее сердце замерло от сладкого предчувствия. Внутри шкатулки что-то едва слышно тоненько звякнуло. Так вот ради чего стоит человеку жить всю жизнь и без круп и без импортных сапожек и туфелек!

Лихорадочно искала Антонина ключ и никак не находила. Догадалась: наверно, в кармане каком-нибудь спрятан. Тщательно проверяла все карманы, а сама злорадствовала: «Вот так и верь людям! Думаешь, они так же к тебе, как ты к ним, с открытым сердцем и душою, а они тебя за последнего дурака принимают… А уж какой искренней и откровенной казалась покойница! Будто ничего и не таила. А оно, вишь, как хитро люди живут — в золото, в бриллианты все свои накопления, а потом в такую маленькую шкатулку складывают… А я, дура, — в свиней, в сало, в кожухи…»

Ход теткиных мыслей был прерван неожиданной находкой — в одном из карманов оказалась книжечка. Обыкновенная серая книжечка вкладчика сберкассы. Даже в лихорадку бросило тетку Тоньку. Вон как живут люди!

Книжка оказалась на имя Харитона Колумбаса — сумма небольшая, но вклад давний. Внесен еще при жизни моряка Колумбаса. Прикинув по времени, тетка Тонька догадалась, что это отец положил деньги на имя сына, когда вернулся из плавания.

Вздохнув, положила книжку на место, повесила голову. «Ну и скрытный же человек Галина! Имела вклад на сына и не похвалилась…»

Уже солнце поднялось к зениту, уже скоро из школы ребята должны явиться, борщ и каша упрели в печи, а она все искала заветный ключик. И не услышала, как на дворе раздались шаги. Словно воровка, заметалась по хате, спрятала в сумке найденную шкатулку, глянула в окно…

По двору медленно брел Андрей Иванович Громовой-Булатов.

«Только тебя здесь и не хватало!» — со злостью подумала Антонина Горопаха, бывшая ученица и воспитанница директора Боровской школы.

С тяжелым чувством шел Андрей Иванович в дом Галины. В последние годы он иногда наведывался сюда, делая вид, что не замечает безразличия и даже враждебности дочери. Внимательно расспрашивал, как Галине живется, интересовался успехами Харитона. Дочь отвечала, что живет она хорошо, ни в чем не нуждается, что сын у нее лучше всех сыновей на свете, и Андрей Иванович, изображая счастливого дедушку и отца, грустно покидал их дом. Теперь, когда камень, угнетавший их обоих много лет, был снят, пришло новое, непоправимое горе.

Что помогло ему выдержать этот удар? Может быть, капли и чудодейственные порошки, привезенные из столицы сыном? Или забота об искалеченном лосенке отвлекла от тяжелых дум? Или, может, мысль о Харитоне?

Услышав рассказ следователя, Андрей Иванович потерял покой. Не находил себе места в доме, бродил по двору, не замечал никого, кроме лосенка. Подкладывал ему душистого сена, молодые побеги осины. Менял воду в корытце. Лосенок, забившись в темный уголок хлева, наблюдал за ним, переставлял с места на место больную ногу.

Учитель глядел на одинокого, больного, покинутого матерью лосенка, а перед глазами у него стоял Харитон. Вот так же и он, дитя человеческое, сиротою остался на белом свете. Был у него отец, хоть и не совсем надежный, хоть и непоседливый, а все же отец — не стало его у мальчишки. Была мать, любящая, заботливая, для которой не существовало большей на свете радости, чем сын, — нет теперь у него и матери. Родственников не осталось у моряка Колумбаса, нет их и у Галины. Только он, Андрей Иванович Громовой-Булатов, самый близкий Харитону человек.

Андрей Иванович смотрел на больного лосенка, а сердцем рвался в Бузинное, в дом Галины, к внуку. Что с ним, знает ли он о свалившейся на него беде? Утешает ли его кто или сидит он один-одинешенек в нетопленой хате, беспомощный, как вот этот лосенок?

Надломленному горем Андрею Ивановичу забота о Харитоне не позволила слечь в постель. За свою жизнь он привык к тяжелым потерям. Каждую из них было нелегко перенести. Но учитель знал, что такое жизнь, знал, что пройти по ней не