Джентльмены и снеговики (сборник) - Светлана Васильевна Волкова

– Ну, бабулечка, ты и королева!

– А то ж! – гордо вымолвила бабушка Дора и, неся осанистую фигуру ко входной двери, крикнула напоследок: – Сковорода тоже дожила сегодня. Буду сию минуточку, не скучай, играй на скрипице, золотце!

Лёнька прекрасно понимал, что «сия минуточка» обернется не менее чем двумя часами, потому что бабушка не ограничится подсолнечным маслом и сковородкой из соседней хозяйственной лавки: ее магнитом притянут самые хвостатые очереди всех ближних и дальних магазинов их Ленинского района – от «Стрелы» и «Польского букета» до «Зари» и «Гознака». Бакалея, молочный, галантерея, обувной и «Старая книга» – все ляжет жирными неминуемыми точками-кляксами на карту бабушкиного маршрута. А по пути она непременно, как говорит папа, «зацепится языком» за всех знакомых бабушек, также вышедших на охоту «за чем-нибудь, не важно чем – что выбросят». Лёнька не очень понимал, как можно «выбросить», к примеру, нанизанные на веревочку рулоны туалетной бумаги или яичный шампунь в бутылочке, но, раз взрослые говорят, значит, так оно и есть.

Оставшись один, Лёнька скинул валики и подушки с бабушкиной оттоманки, сложил их в привычный боевой корабль, еще одну подушку – любимую бабушкой думочку – он поставил на пол чуть на расстоянии и прикрепил к ней английской булавкой собственный рисунок – злого пирата. Пират вышел худой, сутулый, с маленькими острыми глазами и в огромной треуголке. Лёнька со своего корабля обстреливал пирата карандашами, словно торпедами, пытаясь при этом издать натуральный торпедный свист. Раненый пират кривился вместе с думочкой и просил о пощаде, и Лёнька, снисходительно кивнув: живи, мол, праздновал заслуженную морскую победу.

Впрочем, капитанствовал он недолго: за окном пошел пушистый снег, и завороженный Лёнька бросил все, залез на подоконник и долго водил пальцами по стеклу, считая снежинки. Потом сбился и ткнулся лбом в морозный узор, которым начинало зацветать окно. Лоб оставил на нем рваное оттаявшее пятно, и капелька побежала вниз, искажая хрупкий рисунок. За окном, на наружной кривенькой ручке, висела авоська с рыбой, снег аккуратно припорошил ее белой шубкой, и Лёнька понял, что завидует этой рыбе – он так же хочет, чтобы снег, которого в Ленинграде в ту зиму ждали весь декабрь и январь и наконец дождались в феврале, падал и на него тоже, укрывая и плечи, и голову, и ладони мягким пухом, как бабушкин оренбургский платок.

Уговаривать себя не пришлось.

– Я совсем чуть-чуть погуляю! Капелюшечку! – бубнил себе под нос Лёнька, возвращая для порядка валики осиротевшей оттоманке. – Бабушка и не заметит!

Натянув пальтишко, валенки, цигейковую ушанку с большой красной звездой и засунув под мышку варежки, он дернул латунную задвижку и осторожно ступил на балкон. Дверь прикрыл так плотно, как только мог, чтобы снег не налетел в комнату, и с невероятным восторгом задрал голову вверх, ловя языком снежинки и хохоча в полный голос. Счастье, которое он испытал в тот момент, невозможно было описать словами. Снег таял на щеках и носу, оседал на ресницах и оказался невероятно вкусным – вкуснее, чем розовый зефир в наборах или сахарная вата в парке, и даже чем сахарная трубочка за пятнадцать копеек!

– Ганин! – Сверху свесилась взлохмаченная голова дворового друга Васьки Пронькина. – Лёнька, вы елку выбросили?

Лёнька не сразу понял, о чем речь.

– Выбросили. Еще месяц назад. А ты почему не в школе?

– Я заболел. Мамка говорит: ангина. – Васька гордо ткнул пальцем в полосатый шарф на шее. – Вот это повезло! У нас сегодня контроша по русскому!

– Горло болит?

– Ага. И температура. Все по-честному, не надо йод на сахаре жевать! Представляешь, как подфартило!

– Представляю…

Лёнька кивнул, а про себя подумал, что невероятно истосковался по школе, по классу и что болеть ему совсем уже надоело. Васька радуется, наверное, потому, что у него школа другая, через дорогу, и он на целый год старше, а им там небось о-го-го сколько на дом задают!

– Тебе банки ставят? – поморщился Лёнька.

– Не-а. Говорят: бесполезно.

Лёнька от удивления раскрыл рот, и снежинки, как мошкара, снова начали садиться на язык. У Васьки и мама, и папа, и даже дед – врачи. Самые что ни на есть врачебные врачи – хирурги. И если уж они говорят, что даже банки Ваське не помогут, то, значит, у приятеля самая настоящая пиратская «амба». Ведь бабушка Дора считает, что банки – самое верное лечение.

– Васька, ты умрешь?! – испуганно крикнул Лёнька.

– Не знаю пока, – деловито просипел Васька. – Ганин, исполнишь мою последнюю морскую просьбу?

Исполнить «последнюю морскую просьбу» было самой священной обязанностью каждого капитана.

– Конечно! – У Лёньки от торжественности момента даже горло свело и защекотало в миндалинах.

– Понимаешь, мать отца пилит, чтобы он елку нашу выбросил. Он сказал, что сегодня на помойку сходит, после работы.

– Ну?

– А то и – ну! Она, представляешь, зеленая вся, ни иголочки не осыпала. Стоит в ведре и зацвела даже.

– Зацвела?! – Лёнька быстро представил Васькину елку, цветущую ромашками и красными гвоздиками.

– Зацвела. У нее на концах веток такие светло-зеленые штуковины. Их есть можно. Мы с братом пробовали – кисленько. Там витамин Це. Дед говорит, ими от цинги можно спасаться, это болезнь такая серьезная, почти как у меня.

– Здо́рово! – кивнул Лёнька и сразу ощутил, как кисло стало во рту.

Васька шмыгнул носом:

– Жалко, понимаешь! Она ж зеленая! А папка выбросить обещал. Я бы спрятал ее на футбольной площадке, за школой. Но меня заперли. А она совсем-совсем зеленая, как в декабре, когда привезли.

Лёнька вспомнил, как они с мамой полдня стояли под декабрьским ленинградским дождиком в длиннющей очереди на углу Измайловского и 9-й Красноармейской, как, замерзшие, ступили в зеленую клеть и выбрали из полуоблезлых елочек две: одну лысую с левого бока, другую – с правого; и как потом дома папа скрепил оба хвореньких деревца проволокой, чтобы получилась одна вполне приличная новогодняя елка. Правда, осыпалась она уже к третьему января, стряхнув с уставших веток мишуру, флажки и разбив любимого Лёнькиного космонавтика в блестящей ракете, но праздник-то – праздник подарила!

У Васьки с елками никогда таких проблем не было: их каждый год привозил прямо в квартиру Пронькиным один благодарный дедов пациент. И деревца все были на подбор – темно-зеленые, густые, стояли, как и эта, аж до самой весны. У Лёньки всегда захватывало дух, когда он наблюдал в окно, как подъезжал грузовичок, бородатый шофер открывал деревянный бортик и осторожно, как чешскую хрустальную люстру, выгружал пушистую красавицу на тротуар.