Джентльмены и снеговики (сборник) - Светлана Васильевна Волкова

Лёнька понял, что пропустил самую важную часть разговора, касающуюся «последней морской просьбы».

– Пронькин, повтори, пжа-алста! – Он виновато посмотрел вверх на товарища.

– Я говорю, спущу тебе елку сейчас на веревке. Пусть поживет на твоем балконе. Жалко выбрасывать! Она же зеленая! Понимаешь?

Лёнька понимал. Райка всегда подтрунивала над ним, когда у него намокали глаза при виде облысевшего скелетика с остатками блестящей лапши и клочками ваты на желтом стволе.

Выгрузка елки оказалась делом сложным. Васька долго и мучительно пеленал ее в старую простыню, чтобы пролезла в балконную дверь, не обломав веток, затем привязывал бельевую веревку к стволу и наконец крикнул Лёньке:

– Товьсь ловить!

Лёнька встал на балконе, широко растопырив руки в варежках, будто вратарь.

Но не все оказалось так просто, как они предполагали.

Васька с трудом удерживал елку в руках и чуть было даже не полетел под ее тяжестью вниз, спасла любимая правая нога – та, что всегда выручала его в дворовом футболе, на зависть пацанам, – ею он зацепился за балконную балясину, точно цирковая обезьянка.

Елка раскачивалась из стороны в сторону, опускаясь все ниже и ниже и сметая балконный хлам, годами накопленный Ганиными: старые папины лыжи, самодельные ящики для цветов с замерзшей землей, огромный пластмассовый поднос, происхождение которого никто уже и не помнил, и прочую дребедень. Полетели на бетонный пол и разбились два глиняных кашпо, и Лёнька тихонько пискнул от мысли о справедливом бабушкином гневе и ее коронном: «Ты меня в гроб загонишь, Леонидэ!»

Наконец Васькина елка угнездилась на балконе, заняв целую его половину и раскинув ветки так, что стучалась ими в окно родительской комнаты.

– Ведро, ведро не забудь!

Пронькин догадался спустить на веревке к Лёньке еще и ведро, но не докумекал вылить воду, и она расплескалась немного, попав и на балконные перила, и на елку, и наверняка кому-нибудь на голову, хотя злобных криков снизу они с Васькой не услышали.

Лёнька посадил елку в ведро и замер от восторга, прижимая к груди простыню, которой Васька ее пеленал.

– Ну всё. Я пошел дальше болеть, – прокашлял сверху Пронькин. – Смотри! Ты обещал мне! Последняя морская просьба!

– Клянусь! – ответил Лёнька. – Честное морское! Только ты погоди, не умирай пока!

– Я попробую, – отозвался Васька и тут же скрылся, с шумом хлопнув наверху балконной дверью.

Лёнька не мог налюбоваться красавицей. Она тянула к нему зеленые руки и пахла как-то особенно сказочно – не только хвоей и смолой, но еще и самым любимым Лёнькиным праздником, Новым годом. Совершенно непонятно, как Васькины родители могли решиться выбросить такое чудо!

«Еще бы! – подумал Лёнька. – Они ведь хирурги. Людей режут. А то, что отрезали, если никому другому не пришили, на помойку выбрасывают – Васька рассказывал. Елочку им и подавно не жалко».

Лёнька снял варежки, осторожно оторвал светло-зеленую мягкую шишечку и положил в рот. Оказалось, действительно кисло, но терпимо – не до оскомины, как недозревшая дачная смородина, а даже приятно, по-лесному, точно июньская кислица в низине у леса в Лисьем Носу. Он пожевал немного, закрыв глаза, представил, что он Робинзон на необитаемом острове, а елочный помпончик во рту – единственная доступная еда, и уплыл в своих фантазиях далеко-далеко, как только можно уплывать в первый февральский снежный день.

«Повезло мне с Васькиной последней морской просьбой! – подумал Лёнька. – Ох и повезло!..»

Но тут словно кто-то вернул его на землю: из комнаты за балконной дверью послышался шорох…

«Бабушка!» – сначала решил он и от удивления даже пожал плечами: уж больно мало времени прошло, не могла она успеть так быстро насытиться обходом магазинов. «Райка?» Возможно, если у них отменили последний урок физкультуры. Но почему она тогда не зажигает свет и не орет на всю квартиру, ругая брата за самовольную вылазку на балкон?

Прислушавшись и поняв, что это ему не почудилось, – по комнате кто-то явно ступал тяжелой поступью, – Лёнька осторожно, на пол-лица и один глаз, высунулся из-за кирпичной стенки и посмотрел в окно, вглядываясь в проплешину в морозном узоре.

Спиной к нему и лицом к репродукции «Неизвестной» Крамского над диваном стоял незнакомый мужчина и рылся в трюмо, выбрасывая на пол все, что не представляло для него интереса: моток пластмассовых бус, мамины тряпичные бублики для «бабетты», расчески, пузырьки с «Огуречным» лосьоном, картонные коробочки с пудрой. А вот все содержимое бабушкиной шкатулки он высыпал в вещевой мешок, похожий на наволочку, пошарил за валиками оттоманки, метнулся к другой стороне комнаты и принялся суетно рыться в комоде.

Лёнька смотрел в окно затаив дыхание и боясь пошевелиться.

Вор! Вор! Квартирный вор, о каких бабушка любит поговорить в очередях! Это он! Самый настоящий он! И спина у него такая, как Лёнька всегда представлял, – сутулая плечистая серая спина!

Лёнька стоял на балконе, впиваясь до боли ногтями в шершавый стенной кирпич, и чувствовал, как ноги цепенеют от страха и сам он уже не в состоянии пошевелиться, и если вор сейчас повернется, то это будет конец… Бежать-то ему некуда, а четвертый этаж – очень даже высоко.

«Неизвестная» глядела на непрошеного гостя спокойно, надменно, провожая холодным взглядом из одного угла комнаты в другой, по мере того как тот переходил, и даже, как показалось Лёньке, пару раз укоризненно взглянула на него самого: что, мол, мальчишка, тебя грабят, а ты и с места не сдвинешься!

Лёнька отцепился от стены, ухватился руками за балконные перила, поглядел вниз. Прохожие куда-то спешили; на углу, у пивного ларька, несмотря на мороз, толпились мужички с огромными кружками; посреди Измайловского проспекта раскорячился грузовичок, вытянув вверх лапищу с люлькой, в которой сидел смелый рабочий и крепил буквально к воздуху красную простыню-перетяжку «Достойно встретим XXIII съезд КПСС!». И надо бы крикнуть, позвать милиционера, но Лёнька лишь беззвучно шептал всем этим людям:

– Сюда, сюда! Квартира десять! Нас грабят! Честное морское – грабят!

Он ясно представил, что еще секунда – и он на самом деле крикнет, а вор быстро повернется, как опытный охотник, в два-три шага подскочит к балкону, распахнет дверь, и… и ткнет ножом!

То, что у того нож, можно было не сомневаться. Непременно должен быть. Так показывают в кино.

Лёнька стоял, в отчаянии и страхе держась за перила и раскачиваясь, и не мог