Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

кажется — между звездами совсем нет промежутков. Ой, звезда!.. Она сорвалась откуда-то сверху и катится, катится в море. Если задумать что-нибудь, пока она падает, то непременно все исполнится. Но Оля не успела задумать и стала ждать, когда упадет другая. Она загадает — пусть ее бабушка навсегда останется у них на маяке. Хорошо, что дед починил «Чайку», можно будет на ней покатать бабушку. Это ничего, что бабушки не ходят на шлюпках и не интересуются рыбной ловлей. Их бабушка другая… Оля для нее нарвет много цветов… Если бы она раньше знала, то выбелила бы комнату…

Оле снилось, что бабушка приехала на большом кране. Управлял этим краном не Витин отец, а сам Витя. На конце крана раскачивался груз — подарки, которые привезла бабушка, и среди них кукла — ее Катька, только совсем новенькая и красивая.

Глава вторая

Приближался вечер, когда дед, надев новый рабочий китель, ушел на вокзал. Оля закончила уборку. Полы, выскобленные песком, стали почти белыми. На столе, на умывальнике, на подоконнике — всюду в жестянках из под тушенки, обернутых бумагой, стояли цветы: ромашки, бессмертники, васильки, мята — все свежие, потому что Оля завесила окна от солнца и в комнате было прохладно. Цветы она рано утром нарвала в Отраде, а мяту купила на базаре. Бабушка похвалит отбивные котлеты и подрумяненную картошечку с зеленым укропом. Опа, конечно, поймет, что ее очень ждали…

Оля все успела сделать, хотя мыть пол одной рукой трудно. Вторая все еще болела.

У зеркала она расчесала волосы, теперь волнистые, блестящие. Два месяца она не надевала коричневого платья. Теперь оно как раз впору. И рукава уже не нужно подворачивать.

Оглядев комнату и убедившись, что все на месте, везде чисто, Оля вышла во двор. Двора, собственно, возле их сторожки не было, просто камешками огороженный кусочек бурой земли перед дверью и окном. Второй половиной дворика был угол порта между сторожкой и стенкой мола. Вода здесь была зеленой и прозрачной, когда дул южный или юго-западный ветер. Но когда он дул с востока, в этом углу скапливался толстый слой нефти, мазута, который нагоняло из нефтегавани и от стоящих в порту судов.

На клочке земли росли три куста ночной красавицы — единственный цветок, примирившийся, благодаря уходу деда, с соленой и иссушенной почвой мола. И деревцо, которое Оля привыкла называть «чумак» и которое могло бы, пожалуй, расти даже на камне. Перед сторожкой были вкопаны в землю узкая скамейка и стол на одной ножке.

Оля подумала, что не мешало бы перед дверью посыпать землю свежим песком и, прихватив корзинку, отправилась на Австрийский пляж.

Почему этот пляж не назвать иначе? Деда говорил, что когда здесь в порту были немцы еще в гражданскую войну, то они тут себе устроили пляж. Но ведь это было очень давно. Пусть деда скажет в парткоме, что нехорошо, когда в их порту пляж с таким названием…

Вообще, старые, дореволюционные, названия улиц, бульваров, площадей были какие-то чужие: Французский, Итальянский бульвары, Греческая, Гаванная, Старопортофранковская улицы, Польский спуск — да разве перечислишь все названия. Но ведь улицы уже давно переименовали. Надо и пляжу дать другое название… Он тянется с внешней стороны мола и выходит на юг. Нигде в городе нет такого жаркого пляжа. Вот где хорошо купаться и загорать…

Как нестерпимо щиплет и кусает руки платье! Как чешется шея, закрытая воротником! Надо было еще походить в сарафане и уже в самую последнюю минуту надеть это несносное платье…

Олю окликнул Вася — сын дедушкиного напарника Савельева.

— Ты куда так нарядилась? — удивленно спросил он. — В город идешь?

— Бабушка сегодня приезжает, — ответила Оля.

— Да ну! Тебя, что ли, забирать?

— Как это — забирать? Куда забирать? Чепуху ты говоришь! — Оля даже приостановилась.

— Ничего не чепуху. Очень просто, поехала бы с ней, а мы с батькой перешли бы к Ивану Тимофеевичу в сторожку, — полушутя говорил Вася, поглядывая на Олю сверху вниз. Васе было уже четырнадцать лет, и темный пушок пробивался у него над верхней губой. Гладкие, черные волосы его были небрежно откинуты со лба, глаза он слегка щурил.

— Что ты тут хорошее видишь? — продолжал Вася. — Ты и варишь обед, и стираешь, а там жила бы у бабки и горя не знала. В Москве чего только нет: парки, кино, танцплощадки… У бабки твоей денег куры не клюют.

— Откуда ты знаешь? — недовольно спросила Оля. Ей не нравилось, что Вася завел такой разговор.

— Иван Тимофеевич говорил, что у нее муж, между прочим, твой дед — профессор.

— У меня деда один, понял? Один! — запальчиво проговорила Оля.

— Пусть один. Мне лично какое дело? Я просто толкую тебе — не будь дурой, просись к бабке. Не теряйся, поезжай в Москву.

— Болтаешь, — небрежно отозвалась Оля. — Как деда будет без меня?

Она немного гордилась своим положением хозяйки в доме.

— Обойдется Иван Тимофеевич! А чего тебе здесь делать? Мы втроем жили бы в сторожке.

— Никуда я не поеду. Вот!

Оля рассердилась. Савельев безтоду неделя на маяке, а вот надумал тоже — к деду перебраться. Дед там всю жизнь живет. И отец его там жил.

— И про бабушку мою так не говори.

— Сердитая какая, и пошутить нельзя. — сказал Вася и, чуть наклонившись к Оле, улыбнулся. — А если я что и говорил, так для твоей пользы.

— Не хочу я про пользу говорить. — Оля нагнулась и подняла гладкий белый камешек. Вася взял его у нее из рук и запустил в стайку воробьев, летевших к причалу, у которого транспорт грузился зерном.

— Между прочим, сегодня какой-то мальчишка возле вашей «Чайки» шатался, — вдруг вспомнил он.

— A-а, это Витя, мой знакомый. Витя, рыженький такой!

— Ничего не рыжий, а темный. Он беспризорник. А вот другой, тот рыжий. Я видел — они сегодня тут вместе ходили. Не понимаю, зачем тебе такие непонятные знакомые.

— Очень понятные. Витька, он… ну, умный. А отец его знаешь на каком кране будет работать?

— Ну?

— На таком, который может поднимать паровоз.

— Брешет твой Витька! Нет такого крана, — усмехнулся Вася.

— Есть, разве не видел — рельсы на причале прокладывают? Этот кран привезут на пароходе.

— На каком?

Не знаю.

— Лучше бы развалины из порта поубирали, а потом уже рельсы прокладывали.

— Чего же ты сам не приходил на субботник развалины убирать?

— Я лично не знал про субботник. Отец не сказал, — проговорил Вася и толкнул ногой калитку пляжа.

В будние дни здесь