Кактусы у нас не растут - Елена Владимировна Сидорова

– Какая путешественница?

– Ну, лягушка-то – путешественница, а на картинке этого не видно.

Я посмотрела на рисунок. Правда, не видно.

– Ладно. Иди пока, – отпускаю я сына.

«Путешественница», – задумываюсь я. – Путешественница, значит, с чемоданом.

К одной из верхних лапок добавляю ещё одну скобочку – это ручка. С самим чемоданом сложнее. Я долго и старательно вывожу стороны чемодана. Лягушка с багажом мне уже начинает нравиться. Добавляю скобочки-застежки. Красота!

Путешественница – значит, много где побывала, и на чемодане появляются наклейки из скобочек. Я начинаю входить во вкус.

Лягушка-путешественница. Путешественница – значит, девочка. Точно! Я втискиваю на макушку между большими лягушачьими глазами маленький бантик. Лягушка стала немного походить на большеротую мартышку. Ничего, потом раскрасим зелёным, и будет вылитая лягушка, ведь обезьяны зелёными не бывают.

Для полного завершения образа дорисовываю юбочку, и неважно, что она почти перекрывает лягушкины ножки. Мне всё нравится!

– Сын, – радостно зову я Киру. Принимай работу!

Сын смотрит на картинку и немного удивляется такой трактовке образа.

– А утки где? – спрашивает он.

– Какие ещё утки?

– Те, которые лягушку несли?

Вот утки – это совсем не проблема, у нас полно трафаретов с самыми разными птицами. Покупали ради интереса. Вот теперь и пригодились. Мы с сыном с удовольствием наобводили по трафаретам летящих уток. Я была в плену творчества, и мне захотелось добавить к композиции ещё одну утку, летящую навстречу стае и крутящую у виска кончиком крыла, мол, что за сумасшествие тащить на себе лягушку, да ещё и с чемоданом. Но сын отговорил. И правильно сделал, трафарета с такой уткой у нас не было, а нарисовать её самим из скобочек у нас не получилось бы.

Теперь Кире лягушка понравилась, сразу видно, что путешественница. Спокойный семейный вечер завершился совместным раскрашиванием картинки.

…На следующее утро Кирилл со своим другом Даней стояли в очереди у учительского стола с рисунками в руках. Даня заглянул в рисунок Кирилла и спросил:

– Сам рисовал?

– Ага, – соврал Кира.

– Сразу видно, – с видом знатока резюмировал Даня.

– Как это? – удивился Кира.

– Лягушка ещё ничего, а вот чемодан у тебя вышел какой-то кривоватый.

Всё хорошо

Первоклассника Митю не приняли в школьный хор. Это было для него страшным ударом, потому что Митя очень любил петь и даже не сомневался, что его обязательно примут в хор. Он представлял, как он стоит среди других детей, а перед ними дирижёр, и всё это так красиво: и их нарядные костюмы, как у детей в концертном зале, куда они однажды ходили с мамой. И дирижёр тоже нарядный, и он так красиво размахивает руками, а дети его слушаются, и то все вместе поют, а то все вместе молчат. Митя решил, что ему просто необходимо петь в хоре.

Он даже к учительнице музыки подошел и объяснил, что поёт он лучше всех и это даже проверять совсем не обязательно. А все почему? Да потому, что у него стрижка особенная, на затылке оставлен более длинный, чем остальные волосы, хвостик. И друга его Саньку тоже проверять не надо, Митя может поручиться, что Санька тоже очень хорошо поёт. Но учительница всё равно проверила, то есть прослушала детей, чтобы убедиться в наличии у них музыкального слуха.

И вот, Саньку приняли в школьный хор, а Митю не приняли. Страданию Мити не было предела. Страдал он ещё и потому, что Санька был его лучшим другом. Потому что он умел долго слушать и не смеяться. Другие дети часто убегали, не дослушав. А все потому, что Митя мог кого угодно заговорить. У него эта говорящая кнопочка почти не выключалась.

Митя мог рассказывать про то, как он был в океанариуме и видел там акулу, морских коньков и ско́тов. Когда его поправляли, что не ско́тов, а скатов, Митя возражал, что они ниоткуда не скатываются, а просто пасутся себе в зарослях зелёных водорослей.

Митя мог объяснить, что искусственное дыхание, это как бы такой поцелуй.

Потом Митя говорил, что он с родителями ездил в Питер. Он с упоением произносил слово Питер по сто раз, у него оно звучало как Питир: «Там, в Питире, у них в Питире, мы в Питире…» И неизвестно, что ему больше нравилось – сама поездка или звучание слова. Когда его удалось притормозить и задать вопрос, а как же правильно называется этот город, то Митя даже слегка подрастерялся, немного подумал и робко и вопросительно предложил:

– Москва?

И все почему-то смеялись.

Митя мог узнать пролетевшую за окном ласточку, а когда его спрашивали, как он понял, что это ласточка, то он говорил, что ласточка всегда высоко поднимает ногу, и он, тут же отводя свою ногу назад, с удовольствием демонстрировал ласточкин полет.

Митя не понимал, почему опять все смеются, когда он, предлагая на уроке вариант словосочетания, говорил: жареный петух. Но ведь бывают же жареные курицы.

Митя замечал то, на что другие и внимания не обращали. Так, увидев на стене здания трёх нарисованных жар-птиц, Митя говорил:

– Это сказка после сказки.

– Как это? – не понимали его.

А Митя пояснял:

– Ведь в сказке волшебная птица одна, а здесь трёх нарисовали, вот и значит – сказка после сказки.

И вот такого замечательного и интересного Митю, с которым по-настоящему дружил только Санька, не приняли в хор. Рухнула его заветная мечта выступать на сцене. Митя воспринял это как самую страшную несправедливость, ведь у него были все основания, чтобы петь в школьном хоре, даже прическа.

Тогда мама повела Митю в музыкальную школу, договорившись со своей знакомой преподавательницей, чтобы та прослушала сына.

– Митя, давай сходим к Вере Сергеевне, пусть она вынесет свой вердикт.

– Куда вынесет? И что это такое – вердикт? – тут же спросил Митя.

Мама всегда старалась объяснять сыну непонятные для него слова, но на этот раз немного смягчила объяснение:

– Пусть Вера Сергеевна прослушает тебя и решит, подходишь ты для того, чтобы петь в хоре или нет.

В музыкальной школе было очень интересно. Мите всё понравилось: и сразу два пианино в кабинете, и портреты серьёзных мужчин на стенах, у некоторых из них были, конечно, не такие как у Мити, но тоже удивительные причёски. Но особенно понравилась лежащая на столе в раскрытом футляре красивая, блестящая скрипка. Митя залюбовался скрипкой, при этом успев попечалиться о том, что его не приняли в