Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

À улица была по-прежнему пустынна, и трамвай уходил все дальше и дальше.

Вот он свернул за угол н скрылся из глаз. Пока задыхающийся Слава добежал до конечной остановки, прошло минут пять. Отсюда трамвай уходил в депо — совсем пустой. Вокруг тоже никого не было. Слава бросился в одну сторону, потом в другую.

Его враг исчез…

Глава четырнадцатая

Иван Тимофеевич, попив чаю, закурил у окна. Вероника Александровна с решительным видом села напротив него.

— Идите, дети, погуляйте, — проговорила она, обернувшись к Мише. — Только не на пляж!

Вероника Александровна не совсем точно выразила свою мысль: «не на пляж» — значит, не купаться. Она никак не представляла себе, что ее внук может купаться в порту, где так глубоко…

Ребята сразу же побежали к лесенке, к той самой лесенке, у которой Миша должен был поверить, что «все люди от рождения умеют плавать».

Вероника Александровна некоторое время молча смотрела поверх седого ежика Ивана Тимофеевича на белую стену. Потом очень тихо и очень спокойно сказала:

— Да…

Она, по-видимому, отвечала своим мыслям и уже после этого повела разговор: Оле не место в порту. Девочкой уже давно пора заняться по-настоящему.

— Пока был жив ее отец, я ничего не могла поделать. Он находил, что сумеет здесь, среди грузчиков, воспитать свою дочь. Кстати, результаты налицо, — вставила, как бы между прочим, Вероника Александровна. Но Иван Тимофеевич точно не заметил этого и невозмутимо продолжал покуривать свою короткую трубочку.

— Ну, так вот. Оля взрослая девочка, ио взгляните на нее со стороны как чужой. Она ужасно одета, ужасно ведет себя… А эти волосы… Эти ужасные волосы… Они похожи на мочалку. — Вероника Александровна взглянула на окно, точно их могли подслушивать, и сказала еще тише: — Вы хорошо знаете, что она водит дружбу с уличными мальчишками. Я этого допустить не могу.

Вероника Александровна, приподняв голову, посмотрела сверху вниз на Ивана Тимофеевича и, решив, что он еще недостаточно поражен, договорила:

— И этот, который был тогда в комнате, оказывается, тоже бездомный!

Иван Тимофеевич негромко покашлял, но ничего не сказал.

— Я тут только одного хорошего мальчика видела, его, кажется, Васей зовут. Одет прилично, серьезен, — заметила Вероника Александровна.

— Он далеко не самый лучший, хоть и чисто одет, — сдержанно ответил Иван Тимофеевич.

— Отчего же тогда вы позволяете ей разговаривать с ним?

— Ее товарищи, она и решит — дружить с ними или нет.

Вероника Александровна поджала губы, выражая этим свое явное недовольство словами Ивана Тимофеевича.

— Муж прислал телеграмму, — помолчав некоторое время, заговорила она еще более холодно, — спрашивает, когда мы выедем, с Олей, конечно. А я ему до сих пор ничего не могу ответить. Поймите, мы ей дадим настоящее образование. Языки будет знать. У меня прекрасный рояль. Она сможет брать уроки музыки…

— Она родилась и выросла у моря… Не сможет девочка жить там у вас. — Иван Тимофеевич хотел добавить: «и не захочет меня оставить», но не сказал этого.

— Но вы подумали о ее будущем? Не грузчицей же ей быть!

— Почему же грузчицей, есть другая работа…

— Например?

— Ну… ну… например, диспетчером, приемщицей груза, — смущенно проговорил. Иван Тимофеевич. Конечно, Оля будет учиться и работать будет. И одевать ее надо лучше… В отпуск он порыбачит со Спирой, кое-что справит Оле к зиме. Но ничего этого он не хотел говорить Веронике Александровне. Для нее двести-триста рублей не деньги… Она ответит насмешкой, не поймет. Да и к чему ей понимать?!

— Но зачем же заведомо обрекать девушку на такую тяжелую и скучную работу, — говорила между тем Вероника Александровна. — Ведь есть же возможность иначе устроить ее жизнь… приемщица грузов, грузчица…

— Ну, и что ж, если приемщица груза? Она не только внучка профессора, она дочь матроса и внучка смотрителя маяка… Но не в этом дело. Она хорошая, добрая девочка… — сказал Иван Тимофеевич, глядя прямо в бесцветные глаза Вероники Александровны.

Некоторое время она молчала, точно не решалась сказать того, что хотела. Но, недолго поколебавшись, вкрадчиво заметила:

— Я не раз упрекала себя за недостаточную решительность… Если б Люся не жила здесь, она была бы жива…

— Она простудилась, — негромко сказал Иван Тимофеевич.

— Простудилась?! Разве могло быть иначе, если молодую женщину, привыкшую к комфорту, поселили здесь. — Вероника Александровна едва заметным движением подбородка указала на стену сторожки. — В таких условиях женщина не может находиться.

— Но жены рыбаков, их дочери…

— Оставьте, пожалуйста, — перебила старика Вероника Александровна. — Кто к чему привык. Люся у меня была слабенькой… Не понимаю, как можно было из-за…

— Она его любила, — сказал Иван Тимофеевич.

Он, точно не замечая Вероники Александровны, смотрел в окно. Там, у того причала, стояла Люся, в тревоге ожидая мужа… Был сильный шторм. Ледяной ветер дул с моря, доносил холодные морские брызги… Возвращаясь с дежурства, Иван Тимофеевич увидел ее и увел в дом… Может быть…

— Мою Люсю, воспитанную, образованную девушку, вы превратили в кухарку. Вы и Олю хотите погубить, как погубили мою дочь… Вам прислуга нужна, вот для чего вам нужна. Оля… — уже не сдерживаясь, договорила Вероника Александровна. В ней проснулась былая обида, былой гнев — ее дочь предпочла своей семье какого-то матроса!

Иван Тимофеевич не ожидал таких оскорблений. Сначала у него покраснела шея, потом щеки, лоб… Казалось, он хватит сейчас кулаком по столу или встанет, возьмет эту женщину за плечи и вытолкнет за дверь. Но ничего этого Иван Тимофеевич не сделал, он только так сжал в руках трубку, что ноготь на большом пальце побелел. Более глухим, чем обычно, голосом он проговорил:

— А вы себя ни в чем не вините?

— Мне не в чем себя упрекнуть.

— Вы не писали Люсе. Отказались от нее. За что? За то, что она вышла замуж против вашего желания?! Вам хотелось, чтоб ее муж был… академиком!

— Да, хотела, чтобы он по духу был ей близок. Я мать, и я этого хотела!

Веронику Александровну трудно было смутить. Она спрятала платок, который достала, упомянув о дочери, и холодно продолжала:

— Что ответить — мужу? Я иду на почту. Предупреждаю, если вы не согласитесь отдать Олю, мы подадим в суд. Правда на нашей стороне. В память о Люсе я обещала мужу забрать девочку к себе.

Иван Тимофеевич долго молчал. Он никак не ожидал такого. Зачем чужим людям решать судьбу его внучки, его Оли? Надо было не отпускать домой Спиру. Он нашел бы, как переубедить Веронику Александровну.