Театр одного поэта. Пьесы, поэмы - Даниэль Мусеевич Клугер

случилось в первый же день нашего с Христианом-Теодором пребывания в этом очаровательном курортном месте. Устроившись в гостинице, той самой, в которой некогда останавливался Ганс-Христиан Андерсен, мы уже готовились ко сну, когда...»

Свет гаснет. Некоторое время голос Тени звучит в полной темноте.

«... после пустого и даже бессмысленного разговора с девушкой на соседнем балконе, я уже готов был отойти ко сну, когда человек, которого я считал братом и другом, с которым я привык делить горести и радости, солнечные дни и ненастную погоду...»

Луч прожектора освещает участок авансцены. Край кровати, прикроватный коврик. Тень лежит на коврике, дремлет. В темноте звучат голоса Принцессы и Христиана-Теодора.

ГОЛОС ПРИНЦЕССЫ.

«До свидания, Христиан-Теодор, милый. Не улыбайтесь! Не думайте, что вы ловко обманули меня. Нет, не огорчайтесь... Я говорю это просто так... Когда вы сказали так вот, вдруг, прямо, что любите меня, мне стало тепло, хотя я вышла на балкон в кисейном платье».

ГОЛОС ХРИСТИАНА ТЕОДОРА.

«Тень, моя добрая, послушная тень! Ты так покорно лежишь у моих ног. Голова твоя глядит в дверь, в которую ушла незнакомая девушка. Взяла бы ты, тень, да пошла туда к ней. Что тебе стоит! Взяла бы да сказала ей: «Все это глупости. Мой господин любит вас, так любит, что все будет прекрасно. Если вы царевна-лягушка, то он оживит вас и превратит в прекрасную женщину». Словом, ты знаешь, что надо говорить, ведь мы выросли вместе... {3}»

Тень поспешно поднимается, оглядывается по сторонам и одним прыжком исчезает в темноте. Вспыхивает свет.

Вновь на сцене тронный зал с двумя рядами вешалок-стражников. Тень сидит на троне, с листками воспоминаний в руке.

ТЕНЬ (растроганно, с улыбкой).

Вот так всё и началось. Аннунциата, та самая девушка, влюбившаяся в Христиана-Теодора, изо всех сил пыталась не допустить его встречи с принцессой Луизой.

ГОЛОС АННУНЦИАТЫ (за сценой).

«Не смотрите на эту девушку. Позвольте мне закрыть дверь на балкон. А вдруг эта девушка Принцесса? Тогда что? Что вы будете делать тогда?»

ТЕНЬ (также).

Но что такое робкая влюбленность юной горничной по сравнению с железной волей ученого? И, тем более, со мною, его верной — ха, ха, ха! — Тенью? Впрочем, я тогда еще был молод, неопытен и, главное, растерян. А главное — что греха таить, — несколько уязвлен. (Передразнивает Христиана-Теодора). «Мой господин»! Господин, скажите, пожалуйста! (Без улыбки, мрачнея с каждым словом). Тот, кого я считал другом, можно даже сказать — братом, так отнюдь не считал. Он, оказывается, был уверен, что он — мой господин, мой хозяин. Кто же, в таком случае, я? Слуга, раб? Ничтожество у ног Христиана-Теодора? Говорящее орудие, как говорили в древнем Риме? На этот вопрос у меня не было ответа. (Пауза). Вот так всё и началось. (Пауза). Так началось. (Пауза). Так.

Тень подбрасывает вверх исписанные листы, некоторое время следит за тем, как они падают на пол. После этого, прихватив гитару, идет к письменному столу. Ставит гитару к столу, сам садится.

Берет в руки перо, пишет. Откладывает перо, берет исписанный лист, читает.

ТЕНЬ.

«Важную роль в моей дальнейшей жизни сыграла неожиданная встреча. Это случилось в самом начале моей общественной деятельности, я еще не успел провести основные намеченные реформы. И вот однажды ко мне на приём записался приезжий. Я привык к просителям, их всегда было великое множество. И среди них, конечно же, хватало приезжих — все-таки, курорт, модный курорт. Что интересно — просителей всегда было четное количество — ведь каждый проситель, знает он об этом или нет, приходил ко мне вдвоем с собственной тенью. И его тень немедленно доносила мне обо всех тайных целях и неназванных желаниях просителя. Согласитесь, это ведь очень удобно!» (Откладывает листок). В тот день ко мне на прием попросился человек, записавшийся в секретариате как некий Петер Шлемиль. Петер Шлемиль. Мне это имя ничего не говорило. В тот момент, разумеется. (Берет в руки гитару). Правда, уже позднее (аккорд), после нашего знакомства (аккорд), я вспомнил, что Аннунциата, влюбленная в Христиана-Теодора, несколько раз упоминала это имя. Хотя, возможно, упоминала не она. Неважно, всё равно я не обратил на это внимание — как не обращал внимания на многое, на что следовало обратить. Потому-то я узнал некоторые важные подробности об этом человеке (аккорд) и о его истории (аккорд) гораздо позже. Но, главное, все-таки, узнал.

Тень поет «Песню о Петере Шлемиле».

Песня о Петере Шлемиле

Турниры, трубадуры,

Восторги и венки.

Породистые дуры,

Ликеры, коньяки.

Там канцлер развлекался,

Игру держал барон.

И кое-кто смеялся,

Народ считал ворон.

Народ считал монеты

На шляпы и манто,

И огненной кометы

Не замечал никто.

Свистел в карманах ветер,

Трубил герольд в трубу.

И только бедный Петер

Оплакивал судьбу.

Коварным кавалером

Огонь коснулся крыш.

А рядом некто в сером

Подсчитывал барыш.

Он чужд игре и лени,

Его глаза сухи.

В его карманах тени

Смиренны и тихи.

Вращаются ступени,

Игра идет быстрей.

Глядят печально тени,

Утративши людей.

За этими, за теми ль

Увяжешься — сгоришь.

Несчастный Петер Шлемиль,

Куда же ты спешишь?

Дорога-недотрога,

Не видно ей конца.

Не попросить у Бога

И не поднять лица.

Вокруг — все те же дуры,

Все те же коньяки,

Турниры, трубадуры,

Увядшие венки... 

(Отставляет гитару). Когда он пришел, я сразу обратил внимание на то, что мой очередной проситель не отбрасывает тени. Я не поверил собственным глазам — ведь даже Христиан-Теодор, после того, как с присущим ему высокомерием отослал меня прочь, — даже Христиан-Теодор, повторяю, вскоре обзавелся новой тенью. Вырастил, так сказать, в собственном коллективе (смеется). Да, маленькую, да, робкую, ничего не понимающую в окружающем мире. Этакая тень, пугающаяся собственной тени — каламбур, господа, всего лишь каламбур! Вернее было бы изменить эту поговорку, определить высшую степень страха как «тень, боящаяся собственного человека». Да, стоит,