Летят журавли - Виктор Сергеевич Розов

Нюра. Я ведь не хотела ее обидеть. Нехорошо… Погоди, да ведь ты еще и Михаила моего не видела.

Клава. Он разве здесь?

Нюра. Здесь. С отцом лавки к завтрему делают. Гостей-то будет!.. (Зовет.) Миша!

Клава. Да не зови ты его.

Нюра. Почему?

Клава. Делом ведь занят.

Нюра. Пусть хоть поздоровается.

Входит Михаил.

Посмотри-ка, кто…

Михаил (подойдя к Клаве). Здравствуй, Клава.

Клава. Здравствуй.

Здороваются.

Михаил. Как живешь?

Клава. Хорошо. А ты?

Михаил. Я тоже хорошо.

В калитку входит Василий. Через плечо у него перевешены связка книг и книжная полка. В одной руке – чемодан, в другой – настольная лампа.

Василий. Приданое прибыло!

Занавес

Действие второе

Тот же двор. Вечер. Еще не совсем темно, но по ходу действия темнеет все сильнее, хотя ночь светлая, а не темная. Все вещи, которые были вынесены из дома, со двора убраны. На окнах дома висят занавески. В доме горит свет. Оттуда доносится стук ножей, тяпок: готовят кушанья к свадьбе. Над столом висит лампочка под абажуром, протянутая на шнуре. От нее падает яркий круг света на стол и скамейки, стоящие вокруг него. Сергеевна сидит в стороне и рубит тяпкой в корыте, Женя и Оля, разложив на столе свою стенгазету, рисуют.

Матвеевна (высовываясь из окна). Сергевна!

Сергеевна. Что?

Матвеевна. Дрожжи-то куда положила?

Сергеевна. На подоконнике, в кухне, в голубой чашке!

Матвеевна. Кончишь рубить – скрикни меня. (Исчезла.)

Оля. Женя, а в кино по-настоящему целуются или так просто?

Женя. Не совсем чтобы по-настоящему, но и не совсем чтобы так.

Оля. Этому делу у вас в институте тоже учат?

Женя. Какому?

Оля. Ну… целоваться.

Женя. Не то чтобы уж специально, но если по ходу отрывка или этюда надо, то конечно.

Оля. А ты целовался?

Женя. Как тебе сказать… (Замялся.)

Оля. Вот так и скажи – целовался?

Женя. Мне, знаешь, один раз попалось задание… ну, по ходу дела надо было…

Оля. И?

Женя. Я ее обнимаю, а у нее губы какой-то лиловой краской намазаны и изо рта табаком несет.

Оля. Ну?

Женя. Еле пригубил. Чудь двойку не поставили. Мутить начало.

Оля. Подумаешь, двойка!

Женя. Так ведь надо. И любить по заказу надо, и ненавидеть, и восторгаться, и подозревать, и отчаиваться, и воровать. Людей ведь играть буду, а в людях все есть.

Оля. Я бы тоже хотела артисткой стать. Переживать, переживать… А артистам много платят?

Из дома выходит Салов.

Салов. Ребятки, помогите-ка студень в погреб снесть.

Женя и Оля идут в дом.

Сергеевна, ты тут никак всплакнула? Молодость, что ли, вспомнила?

Сергеевна. Какую молодость! Лук рублю, проел. Я и сейчас не старая, чего вспоминать-то! Молодость – пустота. Аппетит на жизнь с возрастом приходит. И понимание.

Женя и Оля проносят студень в блюде и в тазу в погреб. Возвращаются к столу. Салов ушел в дом.

Женя. Тут сверху хорошо бы какой-то лозунг написать, вроде «Любовь не картошка, не выбросишь за окошко!».

Оля. Напиши: «Любовь – это все!»

Женя. Юмора нет. А может быть, так, как на заборах пишут да на скамейках ножом вырезают: «Нюра плюс Миша равняется любовь»?

Оля. У меня целая тетрадка есть, я туда из книг, которые читаю, разные мысли про любовь выписываю. Можно выбрать.

Женя. Замечательно! Мы все эти афоризмы вместо передовицы пустим. Где тетрадка?

Оля. Дома.

Женя. Айда!

Женя свернул стенгазету, унес в сарай. Они с Олей ушли.

Сергеевна. Матвевна!

Голос Матвеевны (из дома). Чего-о?

Сергеевна. Порубила, чего еще надоть?

Голос Матвеевны. Капусту!

Сергеевна идет в дом. В калитку входят Василий и пять-шесть мужчи н.

Василий. Тихо… давайте сюда. Вот тут становитесь, у крыльца. Так… (Расставляет всех по местам.) Как только ворота откроют, так и наяривайте. Всю дорогу, что они от ворот к дому пойдут, без передышки играть, ясно?

Голоса. Ясно.

– Да.

– Понятно.

Василий. Слушай дальше. Столы во дворе стоять будут, в доме-то в такую погоду духота, да и тесно. Как первый тост старик Салов Илья-то Григорьевич произнесет – думаю, ненадолго затянет, не на собрании, – так вы туш, одно колено. Не тяните. Выпить-то уж у всех будет чесаться, так что не два раза, не три, а один. Как «горько» крикнут – тоже туш. Тут уж все три раза можно, пока целуются. Так сказать, оживите момент. Ну, и после каждого тоста по одному разку.

Первый музыкант. Вася!

Василий. Ну?

Первый музыкант. А что вначале-то играть будем, марш?

Василий. Можно и марш. Не похоронный, конечно. Это ваше дело, что умеете, то и играйте.

Второй музыкант. У нас в репертуаре больше торжественные собрания и бальные танцы.

Василий. Можно и танцы, вальс или танго. Хорошо бы просто революционное что-нибудь, вроде «Смело мы в бой пойдем» или в этом духе. Позвончей, главное. Оптимизму дайте. Ясно?

Голоса. Понятно.

– Да.

– Ясно.

Василий. Держать в секрете, не трепать! Сюрприз. Все. Ходу давайте!

Первый музыкант. Вася!

Василий. Что тебе?

Первый музыкант. Выпить бы.

Василий. Чего-о?! Завтра налижетесь.

Первый музыкант. Да я говорю – воды бы кружечку, пересохло в горле.

Василий. Воды тебе!.. Давай без анекдотов.

Первый музыкант. Я, знаешь, в самом деле…

Василий. Ходу отсюда, ходу! Не до смеха. (Выпроваживает всех со двора.)

Показался Салов.

Салов. Где молодежь-то вся?

Василий. На берегу костер жечь собираемся.

Салов. А ты что тут?

Василий. Воды попить зашел.

Салов. А-а-а… (Идет в сарай.)

В калитку входит Михаил.

Василий. Ты чего откололся?

Михаил. Нюра послала платок взять, зябко у воды, тянет. Между прочим, Майя туда пришла, тебя, видать, ищет.

Василий. Меня ли! Поди, кого другого уже высматривает.

Михаил ушел в дом. Из сарая с охапкой дров в дом пошел Салов. Михаил снова вышел во двор.

Михаил. А ты что ушел?

Василий. Так, дела мелкие… Ты подберись, Михаил, смотреть на тебя невозможно.

Михаил. Что это?

Василий. Я тебя отродясь таким не видывал.

Михаил. Каким?

Василий. Чего ты там, у себя в мозгах-то своих, со стороны на сторону катаешь? Смотри, выходку какую не сделай.

Михаил молчит.

Поворотов тут нет.

Михаил (смеется). Ты-то поворачиваешь, когда тебе вздумается.

Василий (испугавшись). А ты себя со мной не равняй. Я – это я. Я на тебя, может быть, молюсь за то, что ты не я, понял?

Михаил сел на скамейку.

Неси платок-то. (Подошел к Михаилу, увидел, что у того в руках два платка.) Два взял? Зачем два?

Михаил. Не знаю, какой ей надо.

Василий. Врешь! Один неси. (Вырывает из рук Михаила один платок.) Иди.

Михаил не двигается.

Иди, Мишуха.

Вошел Салов.

Салов. Миша, у тебя рубля три еще не найдется?

Михаил (достает из кармана деньги). Вот как раз трешка есть.

Салов. В аптеку заодно зайду. Мыла куплю духовитого, одеколону для туалета да нашатырного спирту пузырька два, пирамидону еще. (Уходит.)

Михаил. Вася!

Василий. Что?

Михаил (после паузы). Позови сюда Клаву.

Василий. Кого?! Ты что?!

Михаил. Позови.

Василий (решительно). Не позову.

Михаил (после паузы). Васька! Ведь ты единственный человек, с которым я обо всем могу говорить. Могу я с тобой говорить обо всем, совсем обо всем?

Василий (очень робко). Ну, можешь. Только ты не говори, не надо.

Михаил. А я хочу.

Василий. А я слушать не буду!.. Нет, вы, эти самые примерные, которыми нам в глаза-то тычут, всего страшнее. Уж если вы какое колено отмочите, так мы чистыми детьми оказываемся, ангелами. У черта копыта паленым пахнуть начинают.

Михаил. Позови.

Василий. Не позову. Раньше надо было думать. Ты что, разлюбил Нюрку-то начисто?

Михаил. Не знаю я сейчас ничего. Не говори со мной об этом.

Василий. Брось ты это, брось! Это, Миша, тебя запрет дразнит. Нельзя уж ничего сделать, вот ты и бьешься. По себе знаю. Я уж давно решил, что самые большие удовольствия для человека – это удовлетворение, брат, своих пороков, всего, чего нельзя. Точнехонько! Вот тебе нельзя