Летят журавли - Виктор Сергеевич Розов

как ты, без узды оставь – наворочают. Дал слово – держать надо, а в таких делах особенно. Тут уж чужую судьбу в руки берешь, чужую жизнь. Другой человек доверяет тебе ее, согласие дает.

Василий. Э, погоди! Не навязывай мне свой образ жизни. Ты когда начинаешь все эти слова говорить, у тебя правильно выходит. Я и сам понимаю, что так-то, как ты говоришь, лучше. Да в этих делах я почему-то не по фарватеру иду, сносит.

Михаил. Она тебя и в райком потянет.

Василий. Ну, знаешь, райкому только и делов. Так они и мечтают заседать на тему, почему Васька Заболотный от Майки Мухиной ходу дает. Нет, ты скажи мне, на какую пакость я себя три месяца растрачивал! А ей все мало, мало, мало. Не любит она жизнь, себя любит, персону свою. Думает, и весь мир для нее сотворен. Нет, милая, он для всех поровну.

Входит Салов.

Салов. Ты еще за посудой-то не ходил?

Василий. Сейчас иду.

Входят Нюра и ее подружка Тоня.

Салов. Чего так долго?

Тоня. Долго!.. Поди походи из магазина в магазин по такой жарище-то. Одних туфель сто пар перемерили. Привереда она.

Нюра. Так ведь получше хочется.

Тоня. Не узнать тихоню-то нашу. Шумит, как ветер какой! Затаскала. Сиреневые бусы искали. Подай ей сиреневые, вынь да положь. Все ряды обошли, в фабричный район ездили, с ног валимся. Михаил, видишь, ей приказал – сиреневые бусы надеть.

Михаил. Да в шутку я, просто так.

Тоня. А для нее шутка твоя приказом вышла. Вот, брат, какую жену берешь верную. Не нашли только, голубые купили. Может, с голубыми нас и не возьмешь?

Михаил. Возьму.

Тоня. А то мы ведь и другого отыщем, получше тебя. (Нюре.) Примерь туфельки, покажи.

Нюра вынимает из коробки белые туфли на высоких каблуках. Тоня бросилась ей на шею, плачет.

Салов. Чего ты, Антонина?

Тоня. Жалко!.. Такую свадьбу закатим, чтоб на той стороне, в городе, слышно было.

Входит Алевтина Петровна со свертком в руках.

Алевтина Петровна. День добрый, товарищи.

Салов. Здравствуй, Алевтина Петровна.

Тоня. Платье принесла?

Алевтина Петровна (Нюре). Примерить надо.

Тоня. Ну-ка, ну-ка, покажи.

Нюра. Хорошо получается, Алевтина Петровна?

Алевтина Петровна. Уж я тебе так скажу: сошью – никто отродясь такого не нашивал. Кто мне в прошлом году путевку в Мацесту выхлопотал? Ты. Знаю, у Егорова из когтей выдрала, потому справедливая ты. Ему жену прогулять надо было, а мне ноги живые ремонтировать. Плясать на твоей свадьбе буду до упаду на этих-то ногах… Пойдем в дом, чего они тут выпялились-то.

Нюра, Тоня, Алевтина Петровна идут в дом.

Нюра (с крыльца). Миша, а мы в рядах Клавдию Камаеву встретили. Она из Ленинграда теперь сюда совсем переехала. В седьмой школе преподавать будет. Я ее и на свадьбу позвала, и сегодня посидеть. До чего она красивая стала, ужас! (Ушла.)

Василий. Эх, и закрутим мы эти два дня.

Возвращаются Женя и Оля.

Салов (сыну). Поешь тут яишенку, в доме-то кавардак.

Оля идет к столу. Салов уходит в дом. Женя пошел в сарай.

Василий. Миша, пошли вместе посуду выпрашивать.

Михаил не отвечает.

Миша!

Михаил. Что?

Василий. За посудой, говорю, пойдем.

Михаил. За какой посудой?!

Василий. Да ты что, от жары, что ли?

Михаил. Идем, идем…

Василий и Михаил уходят. Салов приносит яичницу, молоко, хлеб, ставит на стол и уходит. Из сарая вышел Женя, в руках его рулон бумаги.

Женя (разворачивает рулон). Видала?

Оля. Что это?

Женя. К их свадьбе делаю. Я, значит, вечером усну, а как рассветет, часа в три просыпаюсь и до шести рисую, пишу. А потом опять спать ложусь. Это свадебная стенгазета. Назвал «Законный брак». (Показывает.) Это Нюра, это Михаил. А в середине отец в виде Бога Саваофа благословляет их.

Оля. А это – ангелы, что ли?

Женя. Какие ангелы! Это их будущие дети.

Оля. Так тут штук десять.

Женя. Ну и что?

Оля. Так много не бывает.

Женя. Во-первых, бывает, а во-вторых, я это для выражения идеи, чтоб ясней было. Ну, нарисовал бы я одного ребенка, двух, что было бы? Так, серый реализм, скука. А когда их тут десяток – забавно. Верно?

Оля. А что это за стихи?

Женя. Пушкин, Блок, Евтушенко. Между прочим, я Евтушенко в Москве видел.

Оля. Разве он живой?

Женя. У-у, темнота!..

Оля. Я теперь все-все советские кинокартины смотрю.

Женя. Хороших маловато.

Оля. Мне все равно. А вдруг я тебя там увижу? Знаешь, сижу в зале, и все мне чудится – вот-вот ты на экране появишься. Кажется, умру от страха, даже зубы стучать начинают.

Женя. Сказать по секрету?

Оля. Ну?

Женя. Только пока никому.

Оля. Конечно.

Женя. Я снимаюсь в одной картине.

Оля. В главной роли?

Женя. Нет, что ты! Ничего не понимаешь… Маленький эпизод, одна фраза. Но очень интересная, и крупный план.

Оля. Что такое крупный план?

Женя. Когда ты во весь экран.

Оля. Один?

Женя. Может, и один.

Оля. Ой, жутко! Когда, когда будет?

Женя. Осенью.

Оля. А какая фраза?

Женя. Фраза такая: «Ты удоем не хвастайся!»

Оля. Как?

Женя. «Ты удоем не хвастайся!»

Оля. Странная фраза…

Женя. Это ведь как произнести.

Оля. Конечно… И больше ничего не говоришь?

Женя. Нет.

Оля. Совсем ничего?

Женя. Совсем.

Оля. Интересно… Что ж ты об этом не писал?

Женя. Боюсь.

Оля. Почему?

Женя. Вырезать могут.

Оля. Как вырезать?

Женя. Вот так: чик ножницами кусок пленки – и тебя нет!

Оля. Совсем?

Женя. Совсем.

Оля. Неужели могут – ножницами?

Женя. Могут.

Оля. Я бы их!..

Женя. Может, и не вырежут.

Оля. Не вырежут, не вырежут, тебя не вырежут, не имеют права!

Женя. Почему это?

Оля. Да как им не стыдно! Одна какая-то несчастная фраза, и ту вырезать… Неужели боишься?

Женя. Ну, знаешь, все-таки…

Оля. А я тебе скажу – пусть вырежут, пусть! И ты не расстраивайся. Важно, что тебя заметили и во весь экран. А если и вырежут, знаешь из-за чего?

Женя. Из-за чего?

Оля. Из-за этой дурацкой фразы. Ну что это такое: «Ты удоем не хвастайся!» – а?!

Женя. Как произнести…

Оля. Да как хочешь! (Произносит фразу на все лады.) Все равно глупо. Пусть режут хоть ножницами, хоть ножом, хоть пилой перепиливают. Ты знаешь, я тебе как кинозритель скажу: из-за одной такой фразы можно в кино перестать ходить, можно и артистов возненавидеть, и доярок, и коров, можно даже из-за этой фразы молоко перестать пить. Ну что это – «Ты удоем не хвастайся!»! Пусть режут.

Женя. Ты, пожалуй, права. Верно, пусть.

Оля. И хорошо.

Женя. И хорошо… А если не вырежут?

Оля. Если не вырежут?

Женя. Да, если не вырежут?

Оля. Ну и что? Никто эту фразу и слушать не будет, мимо ушей пропустят. Зато как тебя во весь экран увидят – ой что будет!.. Да один наш поселок из-за тебя по пять раз на картину пойдет. Ты думаешь, зачем народ в кино ходит? Я вот тебе как кинозритель скажу: время убить и на любимых артистов посмотреть. В общем, я тебе так скажу: вырежут – хорошо, не вырежут – хорошо…

Женя (тихо). Скучала?

Оля. Ждала.

Целуются. В калитку входит Нелли, девочка лет десяти.

Нелли. Здравствуйте.

Женя. Здравствуй, Нелли.

Оля. Здравствуй.

Женя. А мама с папой где?

Нелли. В гору тащатся… Я видела, как вы целовались.

Женя. Ты что, Нелька?

Нелли. Я всегда раньше, чем войти, в щель смотрю: интересно. По-моему, вам еще рано.

Женя. Нелька!

Оля. Дурочка, просто я его обняла за шею, у него по спине жук полз.

Нелли. Какой жук?

Оля. Майский.

Нелли. Большой?

Оля. Огромный.

Женя. Во какой! (Показывает.)

Нелли (показывает). Вот такой?

Женя. Даже больше.

Нелли (Ольге). Поймала?

Оля. Конечно.

Нелли. Где же он?

Оля. Выпустила.

Нелли. Зачем?

Оля. Просто так.

Нелли. Это