Овечки в тепле - Анке Штеллинг

Я спешу к себе в каморку и включаю ноутбук. Он долго загружается, потом я, наконец, могу вводить то, что напоминает внезапно – по вдохновению – пришедшие мысли:

1. Это не ошибка – родить детей. Ошибка – считать, что из этого должны следовать вполне определённые дальнейшие шаги. Например, мы уже давно знаем: что родители не обязаны жениться, если ожидается ребёнок. Мы можем совершенно спокойно относиться к тому, что никакие друзья не приглашаются на день рождения ребёнка играть в «горячо – холодно».

2. Я не могу терпеть, когда родители ведут себя как дрессировщики и трюками и заклинаниями принуждают своих детей к желательному поведению: как будто дети – непредсказуемые дикие звери. Соответственно и мне самой пора бы перестать постоянно бояться, что они «испортятся» или «разбалуются», «зачахнут» или потерпят неудачу, как только я повернусь к ним спиной. Это говорит о презрении к человеку и переоценке своих возможностей.

3. Я ещё на прошлой неделе твёрдо решила, что нельзя требовать от человека правды, она ему не по плечу. Так что мне незачем прятаться с ней в каморке. Я хочу безжалостно просветить моих детей и сделать им прививку историями, то есть я должна с благодарностью принимать возможность быть с ними вместе!

Наконец у меня есть время изложить детям обстоятельства, в которых находится наша семья, – помимо того, что они и сами ощущают это на собственной шкуре.

Беа:

– Что мы будем делать теперь на осенних каникулах?

Рези:

– Ничего. Каникулы для того и даются, чтобы школьная система не рухнула, чтобы учителя не уволились, а школьники не подняли восстание. Каникулы существуют лишь для того, чтобы семья могла предпринять что-то сообща.

Беа:

– Но все делают что-нибудь приятное! Все уезжают, кроме нас.

Рези:

– Значит, другие просто ослеплены. Уезжать куда-то – в этом нет ничего хорошего, это наносит экологический ущерб природе. Для нас же это ещё и дорого, а для таких пар, как я и Свен, это ещё и рискованно: доля разводов существенно повышается после отпусков и праздничных дней. И у меня больше нет друзей, с которыми ты могла бы уехать или к которым могла бы поехать погостить. На дедушек и бабушек тоже не приходится рассчитывать. Если бы хотели поддерживать с вами отношения, они бы приехали или активно приглашали бы вас к себе. Но этого не происходит, значит, им явно хватает своих забот, а к вам нет интереса.

Беа:

– Но у тебя в детстве было столько интересного!

Рези:

– Неправда. Я всегда уверяла вас в этом, потому что, как и все, была в плену мифа о детстве и хотела, чтобы и у меня в моей жизни было какое-то по-настоящему счастливое время. Но это было не так. Моё детство было таким же скучным и унылым, как и твоё.

Беа:

– Но другие…

Рези:

– И ты в это веришь? А ты была в их шкуре, на их каникулах?

Беа:

– Они же постят фотографии в инстаграме!

Рези:

– Очень хорошо. И ты веришь тому, что на фотоснимках? Ты в свои четырнадцать лет всё ещё не поняла, что фотоснимок – это всего лишь фрагмент? Причём двухмерный. Возможно, постановочный, технически обработанный. Запощенный для того, чтобы ослепить, похвастаться, самоутвердиться. Внушить тебе комплекс неполноценности, затмить тебя, заразить тебя желанием того, чего вообще не существует? Довольно про каникулы! Довольно про детство! К чёрту инстаграм! Разбейте ваши телефоны! Откройте глаза и посмотрите, что на самом деле скрывается за осенними каникулами!

Я счастлива. Я освобождена.

Следующие две недели будет хорошо: если я стану целиком и полностью сама собой и других приму такими, какие они есть.

Нужда

Хорошо, Рези. Успокойся.

Субботу ещё не надо причислять сюда. Выходные никуда бы не делись и в том случае, если бы понедельник и последующие будни в течение двух недель не были свободны.

Значит, меня не должно удручать, что в субботу утром в девять часов я посылаю Кирана за булочками:

– Сходи купи на завтрак что-нибудь хорошее, вот тебе пять евро, нет, я дам тебе десять, тогда тебе не придётся так дотошно всё подсчитывать, – и после этого накрываю на стол и готовлю тарелку фруктов, варю кофе для Свена – всё это с чудесным чувством, что я держу ситуацию в руках, что у меня всё хорошо, что сегодня суббота и никому никуда не надо уходить, что мы вместе позавтракаем, а потом посмотрим, что нам принесёт этот день. Конечно, придётся пойти за покупками, может, почистить ванную и совершенно точно постирать бельё: потому что последние трусы на мне сегодня уже второй день, и я не хотела бы знать, сколько дней уже носит свои трусы Джек. Ах, может, было бы хорошо куда-нибудь сходить вместе и купить пару необходимых вещей – например, в торговый центр «Кауфхоф»?

Меня вовсе не должно удивлять, что настроение у меня немного портится, когда Киран возвращается и, стоя перед холодильником, в одной из принесённых булочек делает полость и выдавливает туда кетчуп, чтобы унести её к себе в комнату, где Джек уже наверняка проснулся и, вопреки запрету на гаджеты до десяти часов утра, уже в игре, а я, чтобы не огорчиться ещё больше, делаю глубокий вдох и сую голову к Свену в спальню:

– Не хочешь встать и позавтракать с нами, дорогой? – не требовательно, нет, сугубо информативно, и с Беа я тоже отказалась от этого, я же знаю, что она не любит булочки на завтрак.

Меня не должно ставить в тупик, что в то же мгновение, как мне приходит в голову отказ Беа, я вспоминаю, что и сама не нахожу булочки хорошим вариантом для завтрака и что, если быть честной, не могу припомнить ни одного семейного завтрака, который я могла бы назвать красивым – ни с моими собственными родителями и братом и сестрой, ни со Свеном и детьми… Свен не разговаривает и тупо пьёт кофе; Киран всё крошит, даже когда сидит за столом; Беа жалуется, что Джек чавкает; Джек чавкает; а Линн уже выросла из своего высокого детского стульчика и свешивает волосы в нутеллу. Беа спрашивает, зачем мы вообще покупаем нутеллу, она же целиком состоит из сахара и пальмового масла, и я вынуждена признать, что эта противная манера проявления всезнайства у неё от меня, и поэтому немедленно фыркаю на неё:

– Предоставь это, пожалуйста, моим заботам.

Получается, что