Рассвет Оникса - Кейт Голден

Может быть, сейчас как раз самое подходящее время для того, чтобы развалиться на части.

Как это все произошло? Я пыталась прокрутить в голове события вечера, и от этого становилось только больнее. Наконец я поддалась слезам, которые сдерживала всю ночь. Они вырвались из меня и ручьями потекли по щекам, разбрызгиваясь по полу. Мои рыдания были громкими и захлебывающимися, как у ребенка.

Я хотела бы быть похожей на Райдера. За всю нашу жизнь я видела его плачущим не более двух раз. Один раз, когда ему было пятнадцать, когда он упал с нашей крыши и сломал коленную чашечку. И еще раз, когда умер его отец Пауэлл, семь лет назад.

Отчим умер от инсульта, и когда мама сообщила нам об этом, Райдер рыдал несколько дней. Отец был его лучшим другом во многих отношениях, и Пауэлл боготворил своего единственного сына. Однако у нас с Пауэллом никогда не было таких отношений. Я не была уверена, была ли его ненависть ко мне вызвана тем, что он знал, что я не его ребенок, или тем, что я не была такой сильной, как Райдер, но в любом случае он питал ко мне яростное презрение, которое, к моему удивлению, никто больше не замечал.

В отличие от Райдера, я постоянно плакала. Плакала, когда Ли заставляла меня слишком сильно смеяться. Плакала, когда видела, как страдает моя мать. Плакала в конце прекрасной книги или когда слышала прекрасную гармонию. Плакала, когда теряла пациента в лазарете. Плакала, когда чувствовала себя подавленной. Это было наименее храброе качество — быть чувствительной, боязливой и полной слез.

Но теперь я позволяю им течь свободно.

Я рыдала о своей семье, с которой больше никогда не буду вместе. За свое глупое, необдуманное решение променять свою жизнь на их. Я не жалела об этом, но ненавидела то, что это должно было случиться. Что я не смогла придумать ничего умнее. Я плакала о своем будущем здесь, которое, как я знала, будет в лучшем случае болезненным. В худшем — коротким. Я пыталась уберечь себя от множества мучений, но это только раззадоривало мой разум. Что, если они просто не позволят мне покинуть эту камеру и я окажусь в ловушке навечно?

По стенам подземелья пронесся безошибочный крик человека, испытывающего отчаянную боль. Я осмотрела камеры, мимо которых меня протащили. Но почти все остальные узники спали.

Снова раздался крик о помощи — кого-нибудь, пожалуйста. Должно быть, поблизости была еще одна пристройка для пыток.

Я плотно прижала ладони к ушам, но не смог заглушить его рыдания и мольбы. Звук был такой, словно его разрывали пополам.

Я судорожно сглотнула, но воздух застрял в горле, и паника вернулась с новой силой.

Я задыхалась.

Возможно, я умирала. В голове у меня метался ужас и бешеная энергия, мысли перескакивали с одной на другую, и я не успевала их ловить. Голова кружилась, я задыхалась, упираясь в черствый пол под собой.

Определенно, я умираю.

Мне нужно было выбраться отсюда. Прямо сейчас.

Что велела мне делать мама? Почему я не могу вспомнить? Это было…

Три вещи.

Так она это называла. Найти и сосредоточиться на трех вещах, которые ты можешь назвать, — я смогла это сделать.

Первая: Паутина. На низком потолке моей камеры я увидел паутину и плесень. В воздухе витал запах сырости и затхлости.

Я втянула его полной грудью.

Второе: Фонари. Несколько слабых, мерцающих фонарей висели снаружи моей камеры. Я не чувствовала тепла от пламени, но тусклые лучи света отбрасывали тени на мутный, влажный пол.

Три… Я оглядела свое небольшое помещение и увидела два ведра, одно пустое, а другое наполненное водой. Три: Ведра. Вряд ли они были чистыми, но я поднялась и побрызгала на лицо. Ледяная вода выбила из меня дух, но шок помог организму. Я откинулась на пятки и вздохнула немного легче.

— Кровоточащие Камни. — Я положила голову между коленями.

— Ну и ротик у тебя.

Голос, одновременно похожий на гром и ласку, пробился сквозь железные прутья рядом со мной.

Я подняла голову. В своем ужасе, когда меня бросили в камеру, я не заметила, что в соседней со мной камере сидит еще один заключенный; нас разделяли только ржавые металлические прутья.

Я покраснела. У меня был зритель для самого ужасно неприятного момента в моей жизни. И, судя по продолжающимся крикам человека, которого пытали в другом крыле этого подземелья, скорее всего, это был один из последних.

— Прости, — пробормотала я.

— Это просто… немного драматично, тебе не кажется? — сказал темный голос.

Моя кожа покрылась мурашками.

Я прищурилась сквозь мерцающие тени, но не смогла разглядеть ничего, кроме очертаний фигуры, прислонившейся к стене.

— Я сказала, что сожалею, чего ты еще хочешь? — Я все еще пыталась перевести дыхание.

И тут же пожалела о своем резком тоне. Я не могла нажить себе врага в лице человека, с которым мне предстояло провести в заточении неизвестно сколько времени. Возможно, он был вором. Или убийцей.

Или кем-то гораздо, гораздо хуже.

Но пленник лишь усмехнулся, и этот звук, подобный грохоту камней в горах, отозвался в моей груди.

— Немного тишины и покоя от твоих рыданий было бы неплохо.

Как и ожидалось, но все равно — какой урод.

На этот раз я не стала прятать взгляд. Я не знала, видит ли он меня в темноте.

— С меня хватит, — призналась я, сделав долгий вдох. — Не каждый день тебя сажают в тюрьму. Или… может быть, для тебя это так, но не для меня.

Пожалуйста, оставь меня в покое, пожалуйста, оставь меня в покое.

— Я просто говорю, что некоторые из нас пытаются выспаться. Твои театральность и пышная грудь не изменят ситуацию. — Он сделал паузу. — Хотя на последнее приятно смотреть.

Мой желудок перевернулся от его слов.

Я назвала его уродом? Я имела в виду ублюдка. Мерзкий ублюдок.

У меня не было причин ссориться с ним, и я не должна была его злить — инстинкты выживания были выше этого. Но сегодня я слишком много пережила.

Во мне не осталось ни капли крови.

— Ты отвратителен, — вздохнула я.

— Кто-то чувствует себя смелым с этими решетками между нами.

— Не совсем, — признала я. — Просто честно.

Разговор был странным, но желанным отвлечением от моей тревоги. Остаться наедине со своими мыслями было хуже, чем что-либо другое.

Вопли измученного человека наконец-то перешли в хныканье. Я надеялась, что он скоро потеряет сознание или уснет. Теперь я слышала только шорохи,