Предатель - Энтони Райан

из них зарубил по крайней мере одного из моих, прежде чем наши клинки пригвоздили их к ступеням. Некоторые продолжали сражаться, несмотря на тяжёлые раны — один коренастый мужчина отбивался сломанным древком алебарды, а из пореза на его шее хлестала кровь.

— Слуги Блудницы Малицитской… — с красными брызгами выдохнул он, и повалился от удара фальшиона Тайлера.

— Завали ебало, еретик! — прорычал Тайлер, вгоняя острие клинка в рот умирающему. — Это вы! — Он злобно смотрел в широко раскрытые глаза человека Совета, толкая его вниз и глубже вонзая клинок. — Вы служите Малицитам, а не мы! Слышишь?

Тут Адлар не смог удержаться и выплеснул содержимое своих внутренностей на тело человека, которого только что убил.

— Тайлер, — крикнул я разбойнику, который вытаскивал фальшион из трупа. — Возьми половину людей. Прочешите сады и спальные покои. Если найдёшь светящих или старших священников, проследи, чтобы они оставались живыми и невредимыми и смогли встретить рассвет.

Я повернулся к вергундийцам и увидел, что мой прежний пленник смотрит на меня с нетерпением и напряжённой подозрительностью.

— Держитесь подальше от часовни, — сказал я, указывая на собор. — Реликвии и священные предметы не брать. А в остальном — не стесняйтесь.

Они толпой побежали по лестнице ещё до того, как я закончил говорить. Я не сомневался, что к рассвету мы недосчитаемся многих предположительно священных сокровищ Ковенанта, и понял, что мне совершенно всё равно. «Вера обитает не в золоте, ни в вещах», всегда говорила Сильда. «Но в сердце и в душе, и ни то, ни другое нельзя украсть или подделать».

— Мастер Спиннер! — сказал я, оборачиваясь, и увидел, что жонглёр до сих пор таращится на забрызганный рвотой труп у своих ног. Он посмотрел на меня с выражением как у ребёнка, застуканного после ужасного преступления. — Будьте любезны, не отставайте. — Я побежал по ступенькам. — И не забудьте свой нож.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Внутри собора всё выглядело мрачно и угловато, а многочисленные витражи отбрасывали разноцветные тени. Факелы на стойках не горели, и даже ни одной свечи не мерцало в нишах и подсвечниках. Стук наших сапог разносился громким эхом, пока мы шли от огромного арочного входа до высокого сводчатого помещения главной часовни. Там на коленях стояла одинокая фигура перед алтарём, мраморная плита которого была плотно уставлена множеством золотых шкатулок разных размеров. Ступая по проходу между рядами пустых скамеек, я узнал этого человека и ускорил шаг. Я-то думал, что на его поимку уйдёт много часов поисков в укромных уголках этого громадного здания, если вообще удастся его найти. Но вот он стоял на коленях здесь, склонив голову и не шевелясь, видимо, смиренно принимая свою судьбу.

Я замер в дюжине шагов от него и поднял руку, останавливая остальных.

— Проверьте ризницу и склеп, не прячется ли там кто, — приказал я, и жестом указал Вдове и Адлару остаться на месте, а остальные солдаты Ковенанта поспешили прочь.

С моего меча на древнюю сложную мозаику капала кровь, пока я делал последние шаги до алтаря. Фигура на коленях не повернулась при моём приближении, что, как я обнаружил, ещё сильнее распалило мой гнев. На нём была простая ряса священника, и когда я смотрел на его открытую шею, стали всплывать воспоминания о Жутком Схроне. Когда он медленно поднял голову и заговорил, его голос звучал густо и напряжённо, словно от боли, но в нём не было страха, которого я ожидал и желал.

— Скажите, лорд Писарь, — проговорил Арнабус, кивая на алтарь, — вы когда-нибудь прежде видели мощи мученика Атиля?

Я ничего не сказал, но невольно перевёл взгляд с его манящей шеи на блестящие реликварии, расставленные на мраморном возвышении. Они стояли с открытыми дверцами, а их священное содержимое терялось в тенях, царивших в этом неосвещённом пространстве. Мощей тут было больше, чем, как мне казалось, существует, и это вызывало кощунственную мысль, что здесь частей тела хватит, по меньшей мере, на двух мучеников Атилей.

— Самые святые предметы во всём царстве Ковенанта, — раздражающе-невозмутимым тоном продолжал Арнабус. — Неужели вы, как служитель примера мучеников, не чувствуете себя обязанным преклонить перед ними колени, как это делаю я? Вон там, — он поднял руку, и дрожащий палец указал на высокий узкий ящик на краю алтаря, — бедренная кость мученика Атиля. Рядом с ней, — его палец сместился в сторону менее впечатляющей коробочки, — мизинец его левой ноги. За обладание этими сокровищами велись войны, а вы не проявляете никакого почтения. Отчего же?

Я ничего не ответил, а вместо этого внимательно посмотрел на Арнабуса и увидел, как он вцепился одной рукой в спутанный комок рясы, прикрывавший живот. Под его коленями плитка потемнела от растекающейся лужи вязкой жидкости.

— Разногласия с моим уважаемым капитаном, — объяснил Арнабус. Он улыбнулся, но я увидел боль на его узком бледном лице. — Как оказалось, он не из тех, кто легко воспринимает критику.

Тогда гнев покинул меня, а старое, знакомое стремление к возмездию, которое питало бо́льшую часть моей жизни, угасло до небольшого зуда. Я питал к этому человеку сильное отвращение, но столкнулся с разбитым, сломленным существом, которым он стал, и жажда крови уменьшилась.

— Прикончи гада, — заявила Вдова. — Или позволь мне это сделать. Дровосек заслужил возмездия, как и все люди, кого мы сегодня потеряли.

— Зачем мне убивать его, когда он ещё столько может мне рассказать? — ответил я. — Среди священников, которых Тайлер выгнал отсюда, наверняка есть целитель. Найди его.

— К сожалению, брат… — прохрипел Арнабус, — вряд ли у меня есть… время на дальнейшие беседы. — Он опустился вперёд, положив голову на край алтаря, как на подушку.

Я присел рядом с ним и понял, что из множества вопросов, крутившихся в голове, могу озвучить только один:

— Зачем? Связываться с полубезумным бунтарём-разбойником, платить наёмникам, которым нельзя доверять? Это с самого начало было безнадёжной затеей. Так зачем?

Арнабус заговорил шёпотом, пронизанным знакомыми насмешливыми нотками:

— Ты знаешь, зачем… Писарь. Как знала… и наша старшая сестра. Быть может теперь, она… — Он содрогнулся, выплюнул изо рта сгусток крови, неровно вздохнул и снова заговорил: — Она вспомнит меня… с чуть большей нежностью.

— Так ты всё это делал, чтобы завоевать благосклонность Ведьмы в Мешке? Пытки, убийства, война. Она бы не стала в таком участвовать.

В звуке, слетевшем с его губ, смешались стон и вздох.

— Я и забыл… как ты ещё молод. Всё ещё так… невинен. — Он слабо махнул рукой, подзывая меня ближе. Когда я наклонился, его лицо посуровело, а в голосе появилась натужная хрипотца человека, решившего придать значимости своим последним