Предатель - Энтони Райан

словам. — Писарь, ты уже знаешь, что такое Эвадина Курлайн. Даже если не можешь признаться в этом себе. Пока. Моя сестра однажды сказала мне, что так оно и будет… что мы должны дождаться твоего… — губы Арнабуса изогнулись в улыбке, — …прозрения. А я, как всегда, не послушал. Я думал, что если смогу это остановить…, то она снова меня полюбит.

Улыбка померкла, и он, не мигая, посмотрел мне в глаза.

— Исидорский кодекс, Писарь. Ищи в нём… — на его лице мелькнуло прежнее сардоническое остроумие, — просветления.

Я-то думал, тут ему и конец, но роль этого человека всегда заключалась в том, чтобы сердить меня. И вот, вместо того, чтобы мирно ускользнуть в смерть, которую он заслужил, восходящий Арнабус втянул в лёгкие последний глоток воздуха и вытянул шею, обращаясь к моим товарищам:

— Думаю… я должен рассказать твоим друзьям правдивую историю воскрешения мученицы Эвадины. Понимаете… дети мои… это сделали совсем не Серафили…

Силы, с которой опустился мой меч, хватило не только на то, чтобы разрубить ему шею, но и чтобы отколоть приличный кусок от помоста под ней. Как вы можете видеть, последствия этого вандализма так и не были устранены и по сей день. Кровь Арнабуса просочилась в самую структуру камня, и его кончина навсегда отмечена тёмной треугольной выемкой на безупречном мраморе.

Я наклонился и подхватил часть рясы Арнабуса, чтобы вытереть им свой меч.

— Вы двое оставайтесь здесь, — велел я Вдове и Адлару. — Проследите, что жители равнин не возьмут ни одной реликвии. Я скоро вернусь.

Я бросился мимо рядов, но остановился от резкого вопроса Вдовы:

— Что он имел в виду? — Оглянувшись, я увидел требовательное и хмурое выражение на её лице. — То, что он говорил о Помазанной Леди. О том, что она такое, и о её воскрешении.

Я мимоходом глянул на жонглёра, который, к счастью для него, явно был поглощён тем, что в ужасе зачарованно разглядывал бестелесную голову Арнабуса и коллекцию мощей.

— Безумный бред умирающего, — ответил я Вдове, а потом посмотрел ей в глаза и тщательно подчеркнул: — лучше забыть и никогда об этом не говорить.

Джалайна была не из пугливых (я вообще сомневался, что она сейчас способна испытывать страх), и в полной мере вернула мне мой взгляд. Впрочем, пока я выходил из часовни, она ничего не сказала.

* * *

Данику Тессилу удалось пережить эту ночь благодаря исключительной жестокости и силе воли, а вот те, кто находился под его командованием, совершенно не соответствовали этому примеру боевой храбрости и свирепости. Когда Эйн закончила полный подсчёт потерь, стало ясно, что войско Божьего капитана представляло собой, по большей части, ничтожную пустышку. Большинство наёмников исчезло, как только Эвадина повела священный поход на траншеи. Многие солдаты Совета, призванные против воли из города или окрестных деревень, побросали оружие и взмолились о пощаде. Несмотря на это, Тессилу некоторое время удавалось сдерживать наступление. Собрав самых рьяных фанатиков наверху центрального земляного укрепления, он отбросил два штурма и мог бы отразить и третий, если бы Избранная рота Дервана не ударила ему с тыла. Когда был убит его последний солдат, Тессил ещё оставался на вершине холма, одной рукой рубя мечом, а другой — высоко держа знамя с чашей и пламенем, которые, как я позже узнал, служили символом того, что называлось Реформированным Ортодоксальным Ковенантом. Могу предположить, что это была одна из самых недолговечных фракций в истории Ковенанта. Эвадина запретила своим лучникам стрелять в Тессила, вместо этого настояв на том, чтобы этого худшего из еретиков повалили на землю, связали и стреножили, как необъезженную лошадь.

К рассвету весь город был уже в наших руках — по крайней мере то, что от него осталось. Во Фьордгельде и в Алундии я уже видел судьбу павших при штурме городов, и Атильтор не стал исключением, хотя здесь хаос породила ковенантская набожность. Через ряды домов, где жили миряне, прорывался огонь, поглощая всех, кто находился внутри, в том числе большое количество горожан, укрывшихся в своих подвалах. Других — кто по глупости рискнул выйти или кого пожары выгнали наружу — убили на улицах участники Священного похода Помазанной Леди. Получив неоспоримое свидетельство её божественного благоволения, они превратились в толпу, и всякое подобие военного порядка, который мы с Уилхемом пытались установить во время марша, внезапно исчезло.

По выходу из собора мне пришлось вмешаться и остановить группу участников похода, которые срывали рясы с нескольких захваченных просящих женского пола. Намерение мучителей ясно читалось в отчаянных выражениях лиц с широко раскрытыми глазами, запятнанных битвой и стремлением помыкать побеждёнными, возникающим после победы. Моего авторитета оказалось достаточно, чтобы предотвратить назревающее преступление, и даже в некоторой мере развеять их безумие. Я приказал отвести полураздетых священниц в собор, а участникам похода — охранять лестницу, посулив худшее наказание, если узнаю, что они не послушались.

С другими ужасами я столкнулся, отправившись на поиски Эвадины. Одни я предотвратил, другие — не смог. Чем больше группа, тем скорее они набросятся на любого, кто захочет прервать их развлечения. Я увидел несколько небольших святилищ, охваченных огнём, однако испытал некоторое облегчение от невредимой Библиотеки Ковенанта, которую охраняла Лилат со своей небольшой группой лучников. По крайней мере, эта ночь не стала повторением преступления против истории, которое случилось, когда Ольверсаль пал перед аскарлийцами.

Эвадину я нашёл на вершине холма, где Тессил устроил оборону. Она стояла спиной к огню, и, с любопытством наклонив голову, смотрела на Божьего капитана. Связанный по рукам и ногам, он извивался на земле и безостановочно сыпал вызывающими оскорблениями, от которых я задался вопросом, почему она не сочла нужным заткнуть ему рот.

— Трусливая сука! — Белые зубы Тессила мелькнули на лице, почерневшем от сажи и запёкшейся крови, его глаза блестели, когда он бросал свой вызов: — Развяжи путы и сразись со мной, шлюха! Посмотрим, у кого тут божественное благоволение! Пускай все узнают, что твои притязания ложны!

— Грязный пёс! — проворчал, поднимая окровавленную алебарду, сержант священного похода, который вышел с потемневшим лицом из кордона зевак.

— Нет, добрый солдат, — с улыбкой сказала Эвадина и жестом отправила парня назад. — Прошу тебя, не марай сегодня больше свою сталь. Особенно кровью такого порочного человека, как этот.

— Марать, значит? — пронзительно расхохотался Тессил. — Она всех вас замарала, болваны ёбаные! Неужели вы не видите, кто она? Это не мученица! Она всех вас обречёт на проклятие своей ложью! — Он остановил на мне свой лихорадочный взгляд, когда я взобрался на холм, и, к моему удивлению, немного успокоился. — Писарь, —