Ибо кровь есть жизнь - Мэри Хелена Форчун

Таинственная сила повлекла меня к ней по ступеням, в тихий полумрак, окутывавший ее фигуру, и, упав пред нею на колени, я снял кольцо и надел на ее белоснежный перст. Она приняла его равнодушно, как пристало мертвой, как пристало богине, как пристало мраморному изваянию, и я склонил голову к ее прекрасным стопам и облобызал их.

Затем я встал и потянулся было за кольцом. И тут случилось нечто невероятное, от чего у меня замерло сердце в груди и помутился рассудок. Она согнула пальцы и не отдала мне кольцо.

Меня охватил ужас, я отшатнулся и чуть было не сорвался с лестницы, но собрался с духом и вслух сказал себе: «Все это игра воображения, обман лунного света, не более!»

Мои слова эхом отдались под куполом, однако, насколько мне помнится, прозвучали насмешливо, и как будто произнес их не мой голос. Я снова подошел к мраморной красавице и убедился, что она и в самом деле с божественной грацией протягивает мне руку, на пальце которой поблескивает золотой ободок. Я снова попытался отобрать у нее подарок моей невесты, и снова она согнула пальцы, а попробовав было вернуть кольцо силой, я почувствовал, что она сжала их в кулак. Меня объял ужас.

Сам себя не помня, я ринулся прочь из зала, прочь из замка. Сознание вернулось ко мне, лишь когда я ощутил на лице своем пронзительный холод утреннего ветра, но призрак красавицы, казалось, преследовал меня: я замечал его то на облачке над замерзшим прудом, чуть тронутый нежной розовой зарей, то неподалеку от своего имения, где проблеск ее прекрасного белоснежного тела сквозил во тьме еловых ветвей. С тех пор я зрю ее и во сне, и наяву; открыв глаза, я вижу, как, подобно лунному лучу, она проскальзывает ко мне в комнату и, улыбаясь, взирает на меня белоснежными мертвыми глазами.

Во время этого рассказа в комнату проскользнул господин Конопка, быть может, и не во всем подобно лунному лучу, но почти неслышно, и воззрился на прекрасную Анелю. Внезапно та пронзительно вскрикнула, а мы все одновременно увидели достойного молодого человека и одновременно вздрогнули.

– Неужели, – негодующе начала госпожа Бардозоская, – вы не в силах обойтись без этих драматических эффектов и не пугать нас?

– Не знаю, – отвечал господин Конопка, дрожа как осиновый лист, – знаю лишь, что мне самому очень и очень не по себе.

– Не по себе? – насмешливо промолвила Кордула. – Отчего же?

– От рассказа господина Вероского у меня волосы встали дыбом, – пролепетал Мауриций.

Старик, отворотившись в сторону, выпустил облако голубого дыма, поплотнее примял табак в трубочной головке, а затем изрек:

– Недурная сказка.

Анеля поднялась и схватила Манведа за руку.

– А где кольцо, мой подарок? – спросила она, и на ее чело, обыкновенно столь безмятежное, словно легла глубокая тень.

– У меня его нет.

– Хорошенькая шутка! – воскликнула Кордула.

– Вот уж точно! – поддержал Кордулу ее поклонник.

– Это не шутка, – возразил Манвед. – Кольцо осталось у мраморной покойницы.

Никто более не промолвил о странном происшествии ни слова, однако после этого разговора все явно пребывали не в духе, и потому Манвед поспешил откланяться. Я проводил его до саней.

– Не полно ли тебе чудить? – спросил я.

– Вот и ты убежден, будто я все выдумываю, – раздраженно ответил Манвед. – Как прикажешь, но если я скажу тебе, что лишился воли, что моею душою овладел демон в образе Венеры и что я как безумец влюблен в хладное, мертвое изваяние, без сердца, без языка, без взора?

С тем он и уехал.

Вернувшись в дом, я застал все общество в неописуемом волнении. Мауриций клялся, что ни за что не поедет домой один, адъюнкт поучительно говорил о власти воображения над человеком, а о чувствах господина Бардозоского позволяла судить лишь его длинная трубка, хныкавшая и нывшая подобно младенцу. Никому не хотелось ужинать, никто не прикасался к картам для игры в тарок. Внезапно хозяйка дома нахмурилась и поглядела в окно.

– Кто это там? – боязливо спросила она.

Теперь и все мы увидели белую фигуру, озаренную таинственным бледным светом луны.

– Это она, – пробормотал Мауриций. – Она пришла за ним.

– Кто? – спросила Анеля, охваченная ревностью; голос ее дрожал.

– Мраморное изваяние, кто же еще, – откликнулся Мауриций.

Он махнул рукой, словно желая сказать: того, кого ты ищешь, здесь нет, он уже далеко. Но белая фигура не двинулась с места.

– Мои пистолеты, – прохрипел господин Бардозоский, – вот сейчас заряжу освященной пулей, и тогда поглядим… – Не договорив, он снял со стены свои «кухенрейтеры» и взвел курок.

– Уговорите же ее уйти, – взмолилась Анеля.

– Мадам, – начал Мауриций дрожащим голоском, производившим самое жалкое впечатление, – его здесь нет, он уехал домой, и, если вы чуть-чуть поспешите, вы его еще догоните, вам понадобится всего минутка. – У него стучали зубы. – Разве вы не видите, – продолжал он, схватив меня за руку, – призрак так и дышит огнем! Неужели это не странно?

– Но еще более странно, – подхватил с добродушной усмешкой хозяин дома, – что призрак наш курит!

Он медленно подошел к окну, распахнул его, и все мы отчетливо и ясно увидели в лунном свете привидение. Со двора донесся взрыв хохота. Привидением был снеговик с большой головой и круглым дурацким лицом; он стоял подбоченясь и расставив толстые ноги, ни дать ни взять матрос. Его слепили кучер и слуга со всем искусством, на какое только были способны, а казачок сунул ему в широкий рот свою короткую, дымящуюся трубку. Тут уж все громко и не сдерживаясь расхохотались, и в барских покоях, и во дворе, где плуты прятались за телегой. Мы тотчас велели поставить самовар, воздали должное картам для игры в тарок и превосходно повеселились до полуночи.

На следующий день ввечеру Манвед приехал к Бардозоским с твердым намерением помириться с Анелей. Он более не зрел призраков наяву, от его душевного смятения не осталось и следа, он был уравновешен, серьезен и полон раскаяния. Он не стал откладывать объяснение. Едва только бледная Анеля, потупив очи, вошла в комнату, он приблизился к ней и склонился в глубоком поклоне.

– Достойная панна, – просто, но проникновенно начал он, – я оскорбил вас своим столь же загадочным, сколь и ничуть вами не заслуженным поведением, я всецело осознаю свою вину и прошу вас простить меня.

– Браво! – воскликнул господин Бардозоский и захлопал в ладоши, словно аплодируя герою-любовнику в особо удавшейся сцене спектакля.

Анеля попыталась ответить, но не смогла проронить ни слова, лишь побледневшие губы ее беззвучно шевелились.

– Дай же ему руку, – велела ей мать.

Бедная девица протянула жениху обе руки, Манвед схватил их с восторгом влюбленного и хотел было ее поцеловать, но внезапно кровь схлынула с его лица, он застыл как мертвец, в ужасе вперив взор в пустоту, и наконец отшатнулся с криком:

– Что тебе нужно? Почему ты мне грозишь?

– Что с вами? – выдохнула испуганная Анеля.

– Вот она стоит меж нами, мертвая каменная колдунья, у нее на пальце мое кольцо, она манит меня. А сейчас она скользнула к двери, вот же, вот, и зовет меня за собой.

Как всегда вовремя, неслышно явился Мауриций в белом плаще, словно Губернатор в «Дон Жуане». У присутствующих вырвался крик ужаса, Анеля закрыла лицо руками, Манвед без сил опустился в кресло.

– Я вне себя от страха, – пробормотал он, дрожа всем телом.

– Неужели вы не можете входить как все люди! – в гневе загрохотал старик.

– Вы больны, – уверял между тем Манведа адъюнкт. – Возможно, у вас начинается нервная горячка. Попытайтесь пропотеть, ложитесь в постель и выпейте бузинного отвара.

– Я начинаю его бояться, – пролепетала Анеля.

Манвед обвел остекленевшим взором комнату, встал, приложил руку ко лбу и вышел.

Неделю он не показывался. Господин Бардозоский съездил к нему, но не застал дома. Мне тоже не посчастливилось его увидеть, однако ввечеру он сам навестил меня. Словно мертвец, восставший из могилы, с искаженным лицом, бледный, точно сотрясаемый лихорадкой, он вошел, подал мне руку, просидел у меня более часа, безмолвствуя и даже, по-видимому, не слыша моих речей.

– Пойдем, –