Не заходи в воду - Данила Юрьевич Конев

а вечером они домовому нашепчут, беды не оберешься, – ворчала Захарья, а Василиса знай себе продолжала пинать кур. – Придет ночью да сядет на грудь, тяжко будет. А то и на лицо. Не дай бог! Тогда все – в мир Иной отправишься.

– Не говори глупостей, Захарья, – отмахнулась Василиса. – Отродясь я у нас на дворе домовых не видала, а может, нет никаких домовых и вовсе.

– Много ты знаешь, – вздохнула Захарья. – Да только дальше носа не разглядишь ничего. Душу отца спасла, а свою погубила.

Василиса вздрогнула от неожиданности. Захарья всегда была крепка на выражения и не стеснялась говорить о том, что у нее на уме. Лишь купца она уважала и немного побаивалась, а вот Василисе не раз доставалось по первое число.

– Ты про что это говоришь, глупая баба? – разозлилась купеческая дочка.

– Думаешь, я дура и не знаю, что тут происходит? Панок с Огафоном когда выпьют, так языками только и чешут! Жениха-то не воротишь ни колдовством своим, ни чем иным. Грешна ты перед Богом, получается.

Василиса стояла как вкопанная, думая, что ответить холопке. А та не останавливалась:

– Я каждую седмицу молюсь за вашу семью, чтобы Бог отпустил грехи. За тебя молюсь, за отца твоего и за душу Миляты, чтобы угомонилась она на том свете и не являлась тебе.

– Грешна? – взвилась Василиса. – А перед каким богом я, по-твоему, провинилась? Перед тем, что Миляту за отца потребовал? Или перед тем, который допустил, что нечисть всякая разгуливает под его носом? Если бог один, то откуда взялся Водяной?

– Бес он, а не Бог! – всплеснула руками Захарья. – И не произноси его имя всуе, а то придет еще!

– Отец всегда деньги на церкви жертвовал, всегда к священникам ходил, так почему твой бог допустил, что праведный человек к нему в неволю попал? Почему не помог его дочери, когда та молила отпустить отца, предлагая себя взамен… – Голос Василисы дрогнул, сорвавшись на всхлип. – Ты думаешь, мне Миляту не жалко? Я рыдаю в подушку каждую ночь! У меня не было выбора. Я билась за отца, за семью.

– Выбор есть всегда, и ты свой сделала, – глухо отозвалась холопка. – Помнишь, когда тебе было десять годков, притащила в дом щенка лопоухого? Долго прятала его, кормила, поила, к себе приручила, а как Садко прознал да велел выгнать его, ты и послушалась. В то время стужа уже в дверь стучала, и ты оставила животину на погибель. Тогда отец твой тоже был в опасности? Всегда отца слушалась, закрывала глаза на его злодеяния. Он сам душегуб, и ты такой стала.

Эти слова окончательно подкосили Василису. Она упала на колени и зарыдала.

Захарья же застыла молча, глядя на рыдания купеческой дочки. Не дрогнуло ее лицо.

– Погоди, – всхлипывая, отозвалась Василиса, до которой начало доходить услышанное. – Тебе Панок и Огафон рассказали о том, что я Миляту Водяному отдала? Но откуда они узнали?

Холопка хищно оскалилась, уставившись на хозяйскую дочку.

– Горе нависло над всем вашим семейством! – захихикала Захарья и неестественно изогнулась, прижав ногу к груди, после чего запрыгала прочь со двора.

«Проснись», – раздался где-то вдалеке знакомый голос. Василиса вздрогнула, обернулась по сторонам и… открыла глаза. Перед ней сидел Творимир, теребящий ее за плечо.

Василиса все никак не могла прийти в себя после сна, ее била дрожь.

– А где Захарья? – наконец подала голос она.

– Кто это?

– Холопка наша, тут же была.

– А, толстая такая? – понял Творимир. – Чай подавала, пока мы с твоим батюшкой беседовали.

– Кажись, приснилось, – выдохнула Василиса.

– Что?

– Сон дурной, – отмахнулась она. – А ты чего здесь делаешь?

Творимир распрямился во весь рост и, подбоченившись, пояснил:

– По твою душу пришел с Садко говорить. Тебя ведь батюшка от дел отстранил и в доме запер.

– Шибко слухи в Новгороде расходятся, быстрее пожара, – проворчала она.

Василиса была не слишком довольна тем, что Творимир вмешивается в ее семейные дела, как и тем, что в городе обсуждали ее саму. Мало было слухов про то, что она ведьма…

– У меня свои уши, – усмехнулся Творимир. – Они все слышат. Особенно что касается дел епископа.

Василиса сразу насторожились. Не к добру он упомянул Корсунянина.

– А ты почему не сказала мне, что епископ позвал твоего батюшку к варягам?

– Давно я стала обязана отчитываться тебе обо всем? – фыркнула купеческая дочка.

Но Творимира, казалось, совсем не волновал ее тон. Он продолжал улыбаться во все зубы, и на мгновение Василисе почудилось, что его улыбка похожа на оскал Захарьи из сна. Она вздрогнула всем телом и попятилась.

– Ты чего? – удивился Творимир.

– Иди отсюда, – произнесла Василиса похолодевшими губами.

– Странно ты со мной разговариваешь. – Его удивление стало еще сильнее. – А я добрую весть тебе принес.

«Это всего лишь сон. Лишь сон…» – повторяла Василиса про себя.

– Что за весть?

– Отец вернул тебе свободу и вновь сделал поверенной, – ухмыляясь, заявил Творимир. – Ну как, добрая весть? А ты меня прогнать хотела.

Василиса так и замерла, широко разинув рот. Садко славился крутым нравом и нежеланием признавать свою неправоту. Откуда у этого торговца мехами такое влияние на отца? Так или иначе, теперь Василиса была свободна, но Творимир уже приучил ее, что за услуги надо платить.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня, – перешел на шепот торговец, подойдя вплотную и обняв ее.

Василиса с замиранием сердца вслушивалась в его голос.

– Очень важно, чтобы епископ не пошел на встречу с варягами. Для всего Новгорода важно, понимаешь? Ты помогла Иоакиму с землей, и он не откажет тебе в приеме. Подсыпь этот порошок ему в еду или питье, и он никуда не пойдет. Это не яд, епископ останется жив, не волнуйся. Если сделаешь это, получишь не только свободу, но и сама станешь купчихой, а твой отец получит титул и земли, о которых и не мечтал. Ваш род прославится, обещаю.

Василиса вновь вздрогнула. Неожиданно в ее руке оказался зажат небольшой мешочек с каким-то порошком.

– Грядут перемены, – не отступал Творимир. – Ты же знаешь, что хельмагардсфари порой влиятельнее бояр и иных князей? Это правда. Верь мне, и скоро твой род станет самым прославленным в Новгороде. Я не просто так выбрал тебя среди других, ты… В тебе есть что-то особенное, чего нет и быть не может у других девушек. – Сказав это, Творимир поцеловал Василису в щеку. Та, оцепенев, даже не шелохнулась.

Порыв холодного ветра вернул ее телу гибкость, но Творимира уже и след простыл. Василиса стояла совсем одна, сжимая небольшой мешочек, в котором скрывалась или