Не заходи в воду - Данила Юрьевич Конев

«А может, все это просто сон?» – промелькнуло у него в голове. Но нет, стойкий запах рыбы и тины, исходивший от его одежд, говорил об обратном.

Милята направился туда, куда и должен был направиться сразу после возвращения с того света, – домой. Он увидел деда задолго до того, как тот смог разглядеть его. Обычно по-молодецки складный, с прямой осанкой, Курьяк не походил сейчас на себя. Все его тело скрючилось, сжалось, осунулось. Казалось, что у дома сидит не бывалый дружинник, а дряхлый дед, которому жить на этом свете осталось самую малость.

– Деда, это я, Милята, – не подумав, выпалил Милята, радостно замахав руками. И только после этого понял свою ошибку.

Курьяк вжался в стену избы, словно увидел покойника. Что было недалеко от истины.

– Чур меня! – зашипел дед, плюнув в сторону Миляты. – Убирайся откуда пришел! Нет тебе места среди живых!

Курьяк схватил палку, лежавшую у его ног, и бросил ее в Миляту. Тот опешил от такой встречи, а дед стремглав бросился в дом и запер засов.

– Деда, это я, твой внук, – забарабанил по двери Милята.

– Мой внук утоп, – раздался голос Курьяка. – Тризну справили по нему.

– А тело-то сожгли? – пытался как-то убедить его Милята.

– Не нашли тела, – вздохнул Курьяк. – Но и живым Милята не вернулся. Утоп он на глазах всего Новгорода. Погиб внук, а теперь и внучка куда-то запропастилась.

– Да не утоп я! – воскликнул Милята. – Тут, перед дверью стою, живой.

– А докажи, что живой! – потребовал Курьяк. – Вон, весь в обносках, в тине, ни шапки, ни пояса. Словно мертвяк. Уходи отсюда подобру, пока я тебе кол в сердце не воткнул и на гноище не скинул.

– А если докажу, отопрешь?

– Попробуй, – прохрипел из избы дед.

Милята оглядел двор и нашел то, что искал. Рубаха и штаны старика сушились на солнце. Милята набрал ведро воды из колодца, наскоро умылся и надел все чистое, не забыв подпоясаться веревкой. Все лучше, чем ничего. Отойдя на приличное расстояние, он окликнул Курьяка:

– Смотри, деда, какой добрый молодец к тебе явился. И одежда на мне новая, и пояс справил.

Курьяк приоткрыл дверь и выглянул, держа в руке осиновый кол. Внимательно осмотрев внука, он изрек:

– Ишь, как нежить на выдумку хитра! Не можешь ты стоять здесь живой. По тебе все слезы в этом доме выплаканы. Видать, работает проклятие Кощеево.

– Чье проклятье? – взревел Милята. – Откуда ты знаешь это имя?

– Перешел я ему дорогу по молодости, – вздохнул Курьяк. – Да не я один. Со мной второй дружинник был, Ненад. Он давно рыб на дне речном кормит, а мое наказание другое.

– О чем ты говоришь, деда? – ужаснулся Милята.

– Родители ваши, сын мой и невестка, погорели в том пожаре не просто так. Кощей наслал его, истину говорю. Я потому вас в лес и утащил, от большой воды подальше. Утопил я колдуна по приказу воеводы, а тот перед смертью проклял меня. Сына потерял, невестку потерял, внучка пропала, а теперь ты упырем явился. Горе мне, окаянному!

– Истину говоришь, горе, – раздался голос.

Словно из-под земли рядом с избушкой появился Кощей.

– Спасибо, что привел меня к Курьяку, – обратился он к Миляте. – Далеко же ты забрался, старый хрыч. Не нашел бы я тебя, если бы не внучок.

– Ты следил за мной? – удивился Милята.

– Я оставил пригляд за твоей сестрой, думал, она меня к Курьяку выведет. А когда она себя Водяному отдала, чтобы ты к людям вернулся… Смелая девочка, но глупая, людям верит.

– Так ты живой! – воскликнул Курьяк, глядя на Миляту. – А Нежка… – Его голос оборвался.

– Я обязательно вытащу ее, деда, даю слово, – пообещал Милята. – Вот только с этим выродком разберусь.

Кощей самодовольно ухмыльнулся и, ни слова не говоря, начал чертить в воздухе какие- то знаки. Через мгновение сгущающуюся темноту осветили горящие символы. Столп пламени устремился на Курьяка. Тот на мгновение застыл, но Милята среагировал быстрее и оттолкнул деда в сторону. Огонь опалил его. Нестерпимо горячий, убивающий, пожирающий плоть. Милята закричал от ужаса и, упав на траву, начал кататься по ней, пытаясь потушить пламя. Одежда горела, разум мутился, но ушат холодной воды сделал свое дело. Дед пришел на помощь в последний момент. Увидев, что внук еще жив, Курьяк отбросил ведро в сторону.

– Ты убил моего единственного сына, погубил обоих внуков и пришел за мной, – прохрипел Курьяк и попятился к двери. Он просунул руку в щель и тут же выхватил меч, который служил ему верой и правдой в походах. – Когда-то при виде этого меча трепетали греки и болгары. Я – из воинов князя Святослава Игоревича, а он всегда нас учил, что лучше в поле голову сложить, чем перед врагом отступить. Здесь и сейчас один из нас умрет. И я клянусь перед богами, что это будешь ты!

– Старый дурак, ты уже проиграл! – расхохотался Кощей. – Да, это я подговорил домового устроить тот пожар, в котором погиб твой сынок. Я же сказал в ту ночь, когда ты утопил меня, что отомщу. Как видишь, даже твое бегство подальше от воды тебя не спасло. Это я не дал Миляте истечь кровью до того, как он захлебнется. Он умер сразу двумя смертями, а потому и повис между жизнью и смертью. Это позволило не просто сделать из него мертвяка, а мучить его полуживым и полумертвым одновременно. А когда Нежка сама пришла ко мне в руки… Признаться, я не ожидал такого подарка. У меня появился план, как дотянуться до тебя и одновременно получить долгожданную свободу.

– Проклинаю тебя! – глухо крикнул Курьяк. – Я убил тебя однажды, убью и во второй раз.

С этими словами он встал в боевую стойку, приготовившись к битве. Кощей неспешно подошел к противнику, бормоча что-то под нос. Курьяк атаковал первым, но Кощей легко ушел от удара, меч лишь рассек темноту.

– А теперь мой удар, – воскликнул Кощей и налетел на Курьяка с голыми руками.

Милята пытался прийти в себя и помочь деду, но все тело ужасно болело. Он мог только постанывать и беспомощно наблюдать за битвой.

Руки колдуна превратились в медвежьи лапы с огромными острыми когтями. Первым же ударом Кощей рассек рубаху Курьяка, оставив кровавый след на груди. Еще один удар, но в этот раз старый дружинник успел выставить меч и ранить Кощея. Тот отпрянул назад, плюнул на рану, и она вмиг затянулась.

– Мне кажется, становится слишком темно. Надо бы