Дьяволы - Джо Аберкромби

— Её Святейшество? — губы епископа Аполлонии скривились. — Кардинал Бок засунула ребёнка на трон святой Симоны! Ваши сородичи сделали из нашей святой церкви посмешище, а из Небесного дворца — позорный хлев! Лучше иметь поросёнка в качестве Папы...

— Как вы смеете! — взревел брат Диас. — Её Святейшество может быть...

— Неопытна? — предположила Баптиста.

— ...но она — Мать церкви! — Странная фраза, применённая к десятилетнему ребенку, но эта мысль только подлила масла в огонь его праведной ярости. — Она вам не подходит? Это высокомерие. Это наглость. Корыстная спесь! Епископ, кардинал или король грёбаной Аравии, вы не можете выбирать Папу. — он ткнул пальцем в небо. — Этот выбор за Богом!

— Думаю, брат Диас нашёл свои яйца, — пробормотала Вигга.

— Дело в Боге, сын мой, — презрительно усмехнулась епископ Аполлония, — Ему часто нужен толчок в правильном направлении. Братья и сёстры! — крикнула она, поворачиваясь к дороге. — Увлечённый своей проповедью, брат Диас не заметил, что многие из богатых членов братства добрались до них, любопытствуя, о чём кричат. — Среди нас монстры! — голос епископа раздался так же отчётливо, как колокол для полуденной молитвы, обвиняющий палец был вытянут. Как оказалось, брат Диас был не единственным, кто мог довести себя до праведной ярости. На самом деле, он был далеко не лучшим в этом. — Еретики и язычники, отступники и бунтари!

— Она не совсем неправа, — пробормотала Баптиста, засовывая одну руку под рясу, а другую за спину.

Один из носильщиков портрета отложил картину и достал палку. Это была большая палка с заметным набалдашником на конце.

— Мы… очень хорошие люди! — рискнул высказать предположение брат Диас, но когда взглянул на покрытые шрамами, татуированные и похожие на хорьков лица своих товарищей, его убеждённость утекла, как святая вода из разбитой купели. — Лучшие из…

Река людей компании вливалось в то, что постепенно принимало характер толпы, напирающей с трёх сторон, ворчащей и толкающейся. Брат Диас увидел, как старушка, с которой он этим утром непринуждённо обсуждал обувь, подняла камень.

— У нас затруднение. — пробормотал Якоб.

Часовня Святой Целесообразности образовала небольшой круг, обращённый наружу, с принцессой Алексией в центре. Бальтазар и Баптиста прижались плечом к плечу, что учитывая, как сильно они презирали друг друга, не выглядело особо хорошим знаком.

— Они преступники и беглецы! — крикнула её преосвященство, и толпа ещё нахлынула. — Долг каждого паломника — привести их к праведному правосудию нашей матери-церкви!

— Сделай ещё шаг, и я превращу тебя в пепел! — и Бальтазар выхватил что-то из-под своей рясы.

— Фу! — брат Диас в ужасе отступил, понял, что идёт к страже епископа, был вынужден делать шаг в другую сторону, понял, что это ведёт его в объятия Вигги, и был вынужден неловко обойти её. Бальтазар достал нечто, выглядящее отрубленной рукой с кожей в пятнах и чёрными ногтями.

— Где ты это взял? — спросила Вигга, не более чем из любопытства.

— У колдуньи, которая больше в этом не нуждалась. — Бальтазар помахал рукой в сторону паломников, как факелом перед волками, та ужасно дёрнулась, оживая, пальцы извивались.

— Фу! — одновременно сказали брат Диас и Алекс, отступая друг к другу. Из почерневших кончиков пальцев вырвался язычок пламени, и послышался сильный запах серы.

— Спаситель милостивая, — прошептала одна из паломниц, делая знак круга над своим сердцем. — Он колдун! — послышались вздохи, проклятия, гневные насмешки.

— Маг, чёрт подери! — прорычал Бальтазар.

Вигга издала рык из глубины горла, когда отставшие паломники начали подтягиваться и присоединяться к остальным — сначала из любопытства, затем в ярости, гнев распространялся от епископа как чума.

— Будьте свидетелями! — прогремела она. — Нужны ли ещё какие-нибудь доказательства унижения нашей святой церкви? Кардинал Бок сношалась с монстрами!

— Хочешь монстров? — Вигга сорвала с себя рясу и отбросила в сторону, приседая как перед броском, со сжатыми кулаками и мускулами, выступающими на татуированных руках и под кожаным жилетом. — Я покажу тебе монстров.

— Взять девушку живой, а… а-ах! — голова епископа оказалась откинута назад, Солнышко шагнула из ниоткуда, держа епископа за волосы и прижимая изогнутое лезвие кинжала к её горлу.

Наступил момент абсолютной тишины, пульс почти болезненно бился в голове брата Диаса, воздух был тяжёлым от обещания насилия.

— Что ты хочешь делать, Солнышко? — пробормотал Якоб.

— Пока не то, что ты подумал, — пробормотала она в ответ.

— Эльф! — закричал кто-то. — Хренов эльф!

— Брось нож! — закричал начальник стражи её преосвященства, размахивая арбалетом в откровенно опасной манере.

Глаза Баптисты метались от одного из головорезов к другому, пока те приближались, её руки выскользнули из-под рясы с предательским блеском стали.

— Убейте его! — завизжал один из паломников, указывая на Солнышко.

— Подождите! — ахнула епископ, когда нож Солнышко тронул её горло. — Подождите!

Кроткий сапожник, надеявшийся на исцеление от геморроя, приготовился использовать священный круг на шесте в качестве дубинки.

— О, Боже, — прошептала Алекс, крепко сжимая рукав брата Диаса.

— О, Боже, — прошептал брат Диас, крепко прижимаясь к ней в ответ.

Сутенёры, паломники, стражники — все двинулись вперёд. Якоб вытащил дюйм стали из ножен.

— У кого здесь вкусное мясо… — прошипела Вигга, слюни текли с её губ, отодвигавшихся из-за удлиняющихся клыков.

Брат Диас закрыл глаза и отвернулся…

— Внимание, пожалуйста, все!

Он огляделся. Он ничего не мог с собой поделать. Молитвы замерли на его губах, а рот глупо открылся.

На переносной кафедре стояла фигура, сжимая руками аналой. Красивый мужчина лет шестидесяти. Мужчина удивительного достоинства и присутствия духа. Человек, от которого никто не мог ни на мгновение оторвать свой удивлённый взгляд.

— Меня зовут барон Рикард, — сказал он, положив смиренную ладонь на грудь. — Я был с вами в дороге с тех пор, как мы собрались возле Сполето.

— Был! — выдохнул один из сутенёров, и топор выпал из его безвольной руки, когда он поднял палец и указал. — Я узнаю его!

— Я не родился дворянином. — голос Рикарда был полон тихой власти и глубокого сострадания. — Это положение было в некотором роде навязано мне. Моей женой Лукрецией. Женщиной, которой было… очень трудно сказать нет.

— Что он делает? — пробормотала Алекс.

— Тише! —